Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Селекция 5 декабря – одна из единичных задокументированных селекций, проведенных среди женщин в 1942 году, но, несмотря на всю педантичность, которой так славились нацисты, официальные данные СС сильно разнятся от цифр, называемых выжившими свидетелями. Согласно документам, на газ отправили приблизительно «две тысячи молодых, здоровых, работоспособных женщин». А свидетели – мужчины и женщины, причем многие годы спустя и независимо друг от друга, – утверждают, что в тот день погибло десять тысяч женщин и девушек. В числе свидетелей – Рудольф Врба и его друг Моше Зоненшейн, которые наблюдали за селекцией со стороны мужского лагеря; женщины, простоявшие весь день на той селекции, но оставшиеся в живых; Рена и Данка Корнрайх; а также около трех сотен сортировщиц, которые вернулись в опустевший лагерь.

«Лагерь был перенаселен. А нацисты, эсэсовцы, ожидали новых поступлений. Поэтому от нас решили избавиться, – буднично констатирует Линда. – Утром мы проснулись, а лагерь практически пуст. Мы слышали, что ночью сожгли десять тысяч тел. Мы вышли на поверку. И увидели там всего несколько знакомых лиц». Всего несколько.

Поскольку данные о женщинах, по всей вероятности, были уничтожены, мы, наверное, никогда не узнаем точных цифр ханукальной селекции. Что достойно большего доверия – откровенно некорректные эсэсовские документы или слова оставшихся в живых, которые видели все это собственными глазами?

Какой бы ни была окончательная истина, в лагере примерно за восемь месяцев погибло почти 20000 женщин, и большинство этих смертей пришлось на период с 15 августа по 15 декабря 1942 года. По словам Манци Швалбовой, из одного только «госпиталя» на газ отправили 7000 женщин и девушек.

«После этого большинство оставшихся девушек с первого транспорта уцелели, – говорит Эдита, – кроме тех, кто умер от тифа или не перенес марш смерти». Это была последняя массовая селекция, когда девушек-старожилок отправили на газ. Дело в том, что в январе 1943 года Мария Мандель, сменившая Йоханну Лангефельд на посту главной надзирательницы женского лагеря, приказала на селекциях не трогать обладательниц четырехзначных номеров – особенно начинавшихся на единицу. Кроме тех, кто серьезно болен, разумеется. «Мило с ее стороны, что она так распорядилась, – ведь из 1000 нас оставалось всего 300», – говорит Берта Берковиц. Это был, пожалуй, единственный «милый» поступок, когда-либо совершенный Мандель.

Глава двадцать восьмая

Дар Эвжена Гартмана в память о Ленке Герцке. Институт еврейского наследия, Нью-Йорк.

12 декабря 1942 г.

«Дорогая Ленка! Ты, наверное, еще только получила мои открытки, поэтому сообщаю, что пишу я каждую неделю и от лица всех. Все присоединяются к моим словам. Теперь мы чаще собираемся вместе. Мы мысленно с тобой и со всеми вами. С нетерпением ждем вестей от Магдушки. Дай знать ее отцу, как только сможешь. Мы все здоровы и много работаем.

С любовью, М [мама]»

Штаб СС был крупным трехэтажным зданием из белого кирпича с внешней стороны Аушвица I. Сзади него – кухня и макаронный цех: оба этих дома стоят по сей день пустые и заброшенные. Их окна с разбитыми стеклами глядят на плоское пространство, которое когда-то называлось trockenplatz, площадка для сушки эсэсовского белья. В самом штабе в наши дни – школа, на ее лестницах сейчас полно беззаботных подростков. А когда-то по этим же ступеням ходили наши девушки, но при совсем иных обстоятельствах.

В подвале располагались прачечная, швейная мастерская и спальный отсек с двухъярусными койками, где спали работницы канцелярии и девушки из обслуги. Именно здесь Ленка Герцка получала открытки с фермы Гартманов и с нежностью читала новости о племяннике, сестре и матери. Восьмилетний Милан написал, что ее открытка была лучшим подарком ему на день рождения. Он, правда, хотел бы, чтобы Магдушка тоже что-нибудь написала. Он не по годам остро чувствовал отсутствие хмурой темноглазой старшей сестры и ее жизнерадостной кузины Нюси. Он наверняка слышал, как семья, собравшись после долгого рабочего дня, обсуждает отсутствие девочек. В одной праздничной открытке Ленкина мать пишет, что семья послала им и Ленке по 250 крон. Кто шлет деньги в Аушвиц? Родные, вероятно, представляли себе, что – как любые другие занятые на правительственных работах люди – они могут потратить их в лагерной лавке.