Их было три

Теперешней Илме та, прежняя, казалась смешной. Сидя за неубранным столом в большой комнате, она вспоминала прошлое, как что-то происходившее с кем-то другим. Промелькнули годы, прошла жизнь. Разочарование обычно дремало в глубине сердца и не тревожило. Но довольно было какого-нибудь пустячного случая, и прошлое воскресало в памяти во всех подробностях. Как сегодня…

Нет, нет, она всё-таки должна встать и пойти. Ничего не изменилось. Девочка Илма с её мечтами и горестями принадлежит прошлому. Теперь она должна думать о том, что на вырученные за поросят деньги нужно заново покрыть крышу, думать о том, чем платить женщинам за уборку картофеля. Неплохо бы отдать в ремонт мотоцикл. Надо раздобыть зерна для кур и муки для свиней.

«Такова человеческая жизнь, одни заботы без просвета! — Илма вздохнула. — За каждую радостную минуту приходится горько расплачиваться…»

Надо было сказать Гундеге, чтобы та убрала со стола. На досуге не мешало бы снять тонкие занавески и выстирать скатерть.

Опять наступали серые будни.

Старые стенные часы лежали где-то на чердаке под самой крышей, среди разного хлама. Если их почистить и починить, они ещё, возможно, послужили бы. Но Илма, как и все мы, не любила даже безмолвных свидетелей своих слабостей.

Пусть часы лежат…

Глава четвёртая Не до конца высказанное предостережение

1

Машка принесла целых пятнадцать поросят. На последнего Лиена смотрела растерянно и огорчённо.

— Тебя только не хватало, — грустно сказала она, засовывая поросёнка в рукав старого полушубка — к его пронзительно визжавшим братьям и сёстрам. — Смотри, какой приметный, — обратила она внимание Гундеги. — Чёрное пятнышко на спине. Всегда будешь знать, который лишний. Эх ты, пятнистый, хватим с тобой беды!

— Почему? — удивилась Гундега. — Или у него какой недостаток?

Поросёнок исчез в рукаве, как в тоннеле, но тут же спина с чёрным пятнышком появилась опять. Лиена терпеливо водворила его на место и завязала рукав тесёмкой.

— Какой недостаток? — ласково говорила она, а руки её заботливо хлопотали над беспокойным младшим отпрыском Машки. — Лишний он, бедняжка. У свиньи четырнадцать сосцов, а он пятнадцатый. Придётся кормить коровьим молоком, нянчить, согревать, поить из соски. Всех к Машке нельзя подпускать, и так уж один другому уши обгрызли, как звери…

Илма, кажется, тоже нисколько не обрадовалась появлению «лишнего» поросёнка. Вообще-то опорос был более чем удовлетворительным — пусть колхозные свиноматки попробуют принести столько! Но вполне хватило бы и четырнадцати поросят. Пятнадцатый — точно наказание за всю радость! А что доделаешь? Никому не нужное, беспокой нос существо появилось на свет и настойчиво требовало есть…

Гундеге стало жалко бедного поросёночка. Как грустно и обидно, что он своим рождением доставляет неприятности другим. Такой шустрый и хорошенький поросёночек, ведь не виноват он, что оказался лишним!

— Можно я буду за ним ухаживать? — осторожно спросила она.

Илма взглянула на неё.

— Ты?

— Да, — ответила девушка и поспешно добавила, — научилась же я доить коров и…

Она так и не договорила, вспомнив, как при первой дойке Бруналя опрокинула её вместе со скамейкой.

Подумав немного, Илма обрадовалась.

— Верно, Гунит, вырасти его для себя…

Гундега засмеялась.

— На что мне свинья?

— Не говори так! Его ведь не годами откармливают. Недель через восемь свезу вместе с другими поросятами на базар. Если всё пойдёт хорошо, у тебя будет новое платье.

— Да? — недоверчиво переспросила Гундега. — Разве за поросёнка можно так много получить?

— За заморыша не получишь, — уверенно продолжала Илма, — а за хороших поросят сотни три, три с половиной всегда возьмёшь, если чёрная кошка дорогу не перебежит.

При чём тут чёрная кошка, Гундега не поняла, но это ведь не имело никакого значения. Главное — у неё будет платье. В том синем уже неудобно на люди выйти, а каждый раз одалживать у тёти…

Илма отыскала в визжащей и хрюкающей куче поросёнка с чёрным пятнышком на спине и положила его Гундеге в фартук, довольно наблюдая, как бережно, почти нежно та приняла маленькое существо.

«Гундега будет хорошей хозяйкой», — подумала она и неожиданно почувствовала, что «лишний» поросёнок принёс радость. Ведь каждая мелочь, заинтересовавшая Гундегу здесь, в Межакактах, прочнее привяжет её к ним. Дагмару ничто здесь не привлекало, поэтому, наверно, всё так и получилось…

Завернув поросёнка в фартук, Гундега понесла его в тепло, к лежанке.

«Точно новорождённого ребёнка», — умилилась Илма, глядя ей вслед. Потом они с Лиеной унесли остальных поросят в хлев, к свинье, и Гундега осталась наедине со своим не в меру резвым питомцем. Поросёнок барахтался у неё на коленях, переступал короткими чистыми ножонками, визжал, хрюкал смешным, тоненьким голоском, настойчиво тыкался Гундеге под мышку, а она, боясь придавить малыша, пыталась завернуть его в фартук, тихонько приговаривая:

— Ну, Лишний, не балуй, пожалуйста, успокойся! Лишний, не хватай за палец!