Их [колючая] роза (СИ)

Я даже представить себе такую сумму не могу. Но, если взять в расчёт найденную «извращенцем» информацию о «реке», то и эта, скорее всего за столько лет выросла в цене, раза в два.

— А она, всего лишь пешка. Залог нашей безопасности.

Ох, как аукаются у меня внутри её слова. Как неприятно сжимается сердце и как щипает в носу от обиды.

— За сколько вы её перепродаёте? — спрашиваю не своим, каким-то металлическим, голосом.

Смотрю на фотографию и словно погружаюсь в неё. Лечу к этому озеру сквозь узкий туннель своего искажённого восприятия. Она в моём духе. Мрачная. Как сказал бы «ленивец» — депрессивная. Не знаю, откуда во мне эта любовь к меланхолическому стилю, однако, сейчас от неё трепещет всё внутри. Она кажется жуткой, холодной и реалистичной. И в ней отражается именно та реальность, которая нынче окружает меня.

— Не твоё дело. — Огрызается Юлька, на что я просто киваю, так как в целом, она права.

Только вот…

— Вы с Кешей, взяли никому ненужного фотографа. Внушили ей идею, что она может стать востребованной. Организовали такую красивую театральную сцену, выставили её на публику в роли главной героини, нет, скорее, в роли пугала. Она поверила в сказку, а на деле… — я встаю с места и чувствую, как за спиной возвышается громоздкое тело блондина.

Оно окутывает теплом, отгоняя прочь эти неуместные ощущения от фотографии.

— Кеша послал меня в ту подворотню. Специально подставил, чтобы меня изловили, возможно даже убили. Он знает близнецов. Он с ними работает. Указывает им место, где нужно товар уложить и в этот вечер он сам же их и отправил на ту улицу, без фонарей. — Будто прозрение накатывает, а заодно и вспоминается сумбурная речь Кеши. — А вы, тем временем, собирались продать полотна. Как ты планировала? Притвориться мной или моё имя в документах вообще не фигурировало? И всю эту постановку вы устроили, потому что фотографии оказались у вас незаконно? Или, вы хотели сделать это тихо, чтобы… Что?

— Не твоего ума дело! — цедит с отвращением.

Словно это я её под удар подставила. Отнеслась, как к расходному материалу для достижения собственных амбициозных целей.

— Знаешь, — подхожу чуть ближе, борясь в накатывающим головокружением и тошнотой. — Я считала тебя подругой. Думала, мы будем вместе ставить цели и достигать их. Расскажи ты мне об этом сразу, я бы и слова не сказала. Да я бы помогла тебе цену накрутить, в благодарность за то, что ты для меня сделала. Не осудила бы, прикрыла, поддержала бы…

Машу рукой, понимая, насколько это всё звучит сопливо и глупо, что прерываю саму себя.

— А сейчас я хочу знать всё. У кого они были куплены или украдены? Кому и за какую сумму вы хотели их продать? А главное, почему так скрытно?

— Я не собираюсь рассказывать об этом тебе, — фыркает, закатывая глаза.

— Тогда, — устало выдыхаю. Каким же длинным оказался этот вечер. — Расскажи это им.

Обескровленная, утомлённая и разочарованная иду к выходу, никем не остановленная. Меня подталкивает в спину тишина.

Я пожалею об этом. Моя совесть будет сгрызать меня медленно, но основательно. Даже думать не хочу, как они будут узнавать эту информацию. Однако уверена, сдастся она раньше, чем они скажут: «Говори!».

Должна ли я сострадать? Переживать о том, как с ней по итогу поступят? Потеряю ли я свой моральный облик, если выйду сейчас за дверь?

Скорее всего, да. Но головная боль возвращается, стирающая всё, что скопилось в черепной коробке за эти часы. Я оказываюсь в общем коридоре, где царит полнейшая пустота, и организм, будто чувствует, что можно, наконец, расслабиться. Ноги подкашиваются, и я сползаю по стене на пол около номера, откуда, слава богу, не слышится никаких звуков. Хотя в голове стоит такой гул, что не слышно даже собственных мыслей.

Прикрываю глаза и теряюсь в темноте.

Надеюсь, я смогу найти из неё выход.

Глава 24

Мой сон странный, но тёплый.

Однако в душе ощущаю неприятный привкус горечи. И этот диссонанс мешает наслаждаться прекрасным чувством умиротворения. Где-то на подсознательном уровне понимаю, что не всё так беспечно, как кажется. Что стоит открыть глаза и мираж развеется, оставляя всего лишь лёгкий шлейф блаженства.

Я на море. Подставляю палящему солнцу лицо. Лёгкий бриз обдувает кожу. Я даже слышу крик чаек. Ощущение, будто они возмущены. Орут с надрывом и переливами. Однако эти птицы всегда ассоциируются с морем, поэтому они не мешают восприятию. Скорее, наоборот, позволяют ещё сильнее погрузиться в солнечную благодать.

А потом приходит печальное осознание, что на море я ещё ни разу в своей жизни не была и эти ощущения словно не мои. Я будто вижу сон другого человека, который бывал на берегу внушительной, синей глади. Знает, какого это, погружаться пальцами в горячий, нагретый на солнце пляжный песок и вдыхать солоноватый, свежий воздух, блуждающий на поверхности воды.