Ихтис

Да, Павел это чувствовал каждой косточкой…

…одной, спрятанной в кармане, завернутой в окровавленной платок…

…напряженными мышцами, всем существом. Воздух звенел и наливался силой, землю заливала тьма.

Будет гроза.

– Там, – прохрипел Павел, ухватывая Лелю за локоть. – Кости…

– Да, – шевельнулись ее губы. – Это могильник.

Он уже и так понял. И, поняв, оглянулся в страхе. Так оглядываются те, кто бежит из подземного мира, опасаясь, что мертвые идут следом, что черная гниль, пролившаяся с неба, ползет по пятам, чтобы нагнать и поглотить смельчака, превратить его в одну из безмолвных теней.

«Жена Лота оглянулась, уходя из Содома, – прошелестел в голове мертвый близнец. – И превратилась в соляной столб…»

Проведя языком по губам, Павел почувствовал привкус соли.

– Старец приходил сюда, – хрипло сказал он. – И я должен узнать, зачем.

– Ритуал, – ответила Леля. – Он совершал здесь ритуалы. Уйдем теперь!

– Откуда знаешь?

Страх истощался, вместо него приходило возбуждение.

Павел видел и проклятые кладбища, и квартиры с полтергейстами. Он разговаривал с колдунами и спасался от сатанистов на заброшенной стройке. Он слишком хорошо знал, что чудес не бывает, и хотел найти подтверждение этому.

Хотел подтвердить, что Слова не существует.

Или опровергнуть это…

– Откуда знаешь?! – спросил он громче, стараясь перекричать завывание ветра в лиственницах. Их кроны двигались над головой, склоняясь то влево, то вправо. Лес полнился шорохом и скрипом, сухими щелчками и перестукиваниями. Так бьются друг о друга полые кости, так хрустит обгоревшая кожа.

– Я слышала от дедушки, – прошептала Леля. А, может, сказала в полный голос – до Павла ее слова доносились точно из-под шерстяного одеяла. Она знала слишком много для простой сектантки, завороженной сладкими обещаниями Черного Игумена.

– Идем туда, – Павел ткнул в полуразрушенный барак. – Пересидим грозу, и ты все расскажешь.

– Но буря…

– Бури, сама говоришь, тут частые. А барак все еще на месте. Идем!

Павел не сомневался теперь, что старец Захарий, если действительно приходил сюда, ночевал именно в этом самом бараке, от которого осталось только три стены, углом повернутых к Лешачьей Плеши. С четвертой его защищало поваленное дерево в три обхвата, с внешней стороны обугленное, с внутренней поросшее мхом. Стекол в окнах барака не было, с потолка свисала подмокшая фанера, пахло плесенью и гарью.

«Как в сгоревшей машине, которая долго пролежала под открытым небом», – подумал Павел и провел пальцами по губам.

У входа он скинул рюкзак и развернул спальный мешок. Хотя спать в месте, подобном этому, не входило в планы, однако, сидеть на чем-то мягком куда лучше, чем на земле. Ветер почти не задувал, хотя снаружи бесновался все сильнее, и все быстрее раскручивалось облачное веретено.

– Да это не гроза, а настоящий смерч, – пробормотал Павел и подошел к окну.

Лешачья Плешь просматривалась как на ладони. Черные березы окаймляли ее, будто рамка, в центре торчал железный шест, верхушка которого изредка вспыхивала грозовым заревом. Тогда казалось, будто по громоотводу катится бисер рассыпанных шариков-огоньков.

Павел вернулся и достал фотоаппарат.

– Я предупреждала, – послышался тихий голос Лели. – Нельзя…

Он отмахнулся, пожалев лишь о том, что не вытащил камеру раньше, возле громоотвода, и не снял один из тех символов, о который занозил палец. Ранка слегка пощипывала, но уже не кровоточила, и Павел несколько раз щелкнул затвором. Его руки подрагивали от возбуждения, и он снова облизал губы, подумав о том, что это будет его лучшая статья.

Репортаж с места жертвоприношений.

– Расскажи, что знаешь, – сказал он, старательно выговаривая слова. Собственный голос по-прежнему казался ему странным, чужим, словно звучал из другого мира, живого, а он, Павел, находился по эту сторону, в мире теней и бури. – Твой дед был в Доброгостове, так?

– Нет, – Леля мотнула головой, и кудряшки рассыпались по плечам. Опустившись на спальник, она поджала ноги и обхватила руками колени. – Он никогда не был у Краснопоясников. Но много слышал об этом месте… слышал о Слове.

– Откуда?

– Он изучает все… странное, – теперь Леля с трудом подбирала слова и прятала лицо, будто говорила одно, а хотела сказать другое, чтобы Павел не смог прочитать по губам нечто сокровенное. – Он историк и искусствовед. Собирает фольклор, много ездит по миру и… ищет особые места…

– Паранормальные, – уловив заминку, подсказал Павел.

Приблизился и сел рядом. Отсюда, со спальника, вид на Лешачью Плешь просматривался чуть хуже, словно картину в раме обугленных берез слегка наклонили, и от этого она исказилась и верхняя часть пропала во тьме.

– Да, паранормальные, – повторила Леля. – Наверное, ты тоже слышал.

Лешачья Плешь, Окаянная церковь и другие проклятые места…