Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

– Шахов не вернулся, – сказали ему.

– Вернется он, вот помянете мое слово! – говорил Коля Смурыгов, и всем хотелось, чтобы его предчувствие сбылось. Но случилось еще одно несчастье: вскоре из боевого вылета в полк не вернулся сам Коля.

На Барвенковском плацдарме танки противника теснили нашу пехоту к крутому обрыву Северского Донца у Красного Шахтаря. Готовыми оказались только три «ила». Истребители еще не заправлялись горючим, не успевали вылететь вместе со штурмовиками для прикрытия, и «илы» пошли одни. Вышли на цель, сбросили бомбы на танки, пошли по кругу, вновь начали снижаться и обстреливать противника. Смурыгов увидел, как вспыхнул передний штурмовик. А в это время ему самому на хвост сели три «мессера»: внезапно ринулись из-за облаков, ударили в упор. Стойку антенны, как ножом, срезало с фюзеляжа, самолет задрожал – в крыле большая дыра, пушку вывернуло стволом на кабину. Смурыгов развернулся, потянул через Северский Донец, где стояли наши войска. Мотор давал перебои, а внизу мелькал густой, старый лес. Увидел поляну, довернул на нее. Самолет загромыхал по ямам, ткнулся в пень. Смурыгова выбросило из кабины…

Летчик лежал ничком. Левая рука неестественно вывернута выше локтя. Подбежали два пехотинца из похоронной команды.

– Наповал… – сказал один.

Перевернули летчика – на гимнастерке два ордена.

– Заслуженный, – сказал другой, нагнулся пониже. – Бездыханный. Сходи за носилками, а я пока ордена отвинчу, заберу документы…

Прибежала медсестра. Припала на колени, расстегнула гимнастерку, приложила ухо к груди – сердце стучит!

– Живо в медпункт! – приказала она.

Открытый перелом руки – лубки, гипсовая повязка. После переливания крови летчик открыл глаза. Его долго везли в санитарном поезде до Сталинграда, потом пароходом переправили в Астрахань – город тыловых госпиталей. За длинную дорогу Коля совсем высох, а теперь понемножку прибавлял в весе. Рука срасталась медленно. Написал письмо на полевую почту, но из полка ответа не было. Хотел узнать, что с Клавой и сыном Юркой, но в Харькове немцы, туда не напишешь…

…Две девушки, сестры Мальцевы, ежедневно после работы ходили во Дворец пионеров, где был госпиталь. Как и большинство женщин-астраханок, они ухаживали за тяжелоранеными. Больше времени они проводили около кровати молодого летчика по имени Виктор. Обе ноги у него чуть ниже коленей были ампутированы. Он тоже писал на полевую почту, но ответа не получил.

Виктор потихонечку бренчал на гитаре и иногда рассказывал девушкам про войну. С особым интересом слушали они о его последнем боевом вылете. В тот день было очень холодно, волочились низкие облака. Под самолетом снег, снег… Около села Долгенького летчик заметил обоз – подвод пятнадцать с фашистскими солдатами держали путь на передовую. На санях уложены ящики с боеприпасами. Виктор долго кружил над обозом, стреляя, – в глубоком снегу мечущимся лошадям и людям некуда было деться, и ни одни сани к передовой не дошли… Он уже взял курс на аэродром, когда навстречу пронесся «Хеншель-126» – разведчик с высоко расположенным крылом и неубирающимися шасси. Виктор первым дал по нему очередь, у того от хвоста оторвался и закружил какой-то ошметок, а самолет резко вильнул, пронесся мимо с дымком, словно ошпаренный. И тут же в кабине штурмовика брызнуло осколками плексигласа, летчик перестал слышать гул своего мотора. «Значит, воздушный стрелок успел послать вдогонку меткую очередь». Винт завращался медленнее – густо дымящий мотор сдает… Через разбитый фонарь в кабину проникал дым. Вскоре пламя показалось на полу кабины, оно лизало унты. Но уже был виден Красный Шахтарь – на обрывистом берегу Северского Донца траншеи передовой линии противника. Штурмовик пролетел над ними так низко, что немецкие солдаты, как суслики, нырнули в свои укрытия и потом стреляли вслед…