Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

…Да, скверное это дело, когда у летчика «срывается резьба». Повел я как-то группу штурмовиков жечь фосфором немецкие танки. Полетел вначале к аэродрому истребителей, чтобы забрать прикрытие. Почувствовал – что-то с мотором неладное. «Разработается», – подумал я, и возвращаться не стал. Сделал над аэродромом истребителей круг, другой, третий. Вижу – взлетать никто не собирается: несколько самолетов стоят между сосен, да и те не расчехлены. Запросил свой КП по радио, можно ли лететь без истребителей, но ответа не последовало. Мы уже опаздывали с выходом на цель, горючее попусту расходуем, и я решил лететь без истребителей. «Один раз вздрогнешь, а в другой – резьба сорвется», – вспомнилось мне…

Я лег на курс, но мотор совсем стал плохо тянуть – греется, показания приборов ненормальные. Пришлось передать командование группой Феде Артемову (в первый и последний раз!), а самому вернуться на аэродром. Оторвал взгляд от приборов, осмотрелся, с удивлением увидел, что за мной увязался еще один штурмовик. Этого еще не хватало! Откомандовал ему вернуться к группе – летчик не реагирует, будто оглох.

Над аэродромом мотор начал совсем сдавать, и перед заходом на посадку мне пришлось аварийно сбросить выливные приборы с фосфором в полтонны весом. Сел нормально, и тут началось…

– Почему вернулся с боевого задания?

– Мотор плохо тянул.

– Проверим. А почему истребителей не взял?

– Потому что они не взлетели. Я же об этом по радио запрашивал, а вы не слышали.

– Слышал!

– Так почему отмалчивались? – я начал уже злиться.

– Ведущий должен сам принимать решение, нечего ждать подсказок, когда находишься за тридевять земель.

– Вот я его и принял…

– Дурацкое решение. Собьют «мессеры» Артемова – будешь за это в ответе. Выливные приборы шуранул на свою зенитную батарею… А Неретина почему с собой притащил?

– Я его не тащил…

Стоит рядом бледный Неретин и не знает, что сказать. Нет у него никаких оправданий: пошел за ведущим, вот и все.

Мой самолет уже облепили техники, ищут дефект. Если он произошел по их недосмотру, то с техников строго взыщут за срыв боевого полета. Если же дефекта не обнаружат, меня обвинят в трусости. Инженер полка Тимофей Тучин забрался в кабину, запустил мотор, газует, а мотор, к моему удивлению, работает, как зверь. Я стою поодаль от самолета, не хочу быть на глазах у техников. Услышал за спиной:

– А может, вам только показалось, что мотор плохо работал?

Я обернулся, посмотрел на человека, всегда державшегося от летчиков особняком, и сразу не мог понять: то ли в этом вопросе участие, то ли подозрение. «А может, вам только показалось?» Сказать ему о падении наддува, о росте температуры воды? Но он ведь все равно в этом не разбирается: человек без технического и без летного образования, даже петлицы другого цвета. Я молчал, сдерживался.

Техники уже раскапотили мотор, оседлали его сверху, гайки отвинчивают. Долго тянется время. Загудели вернувшиеся с задания штурмовики. Одного недосчитываюсь: нет «двадцатки» – самолета Феди Артемова… Сколько за один взлет свалилось: потерял друга, Неретина привел на аэродром, на свою зенитную батарею фосфор сбросил, да еще дефекта в моторе не находят…

Ко мне несмело подошел Неретин.

– Вы уж извините… Я подумал вначале, что все за вами пойдут. А команду вернуться не выполнил потому, что группу потерял, заблудиться боялся.

Что ему скажешь? По-своему он прав.

Идут ко мне Мосьпанов с Тучиным. Инженер улыбается, а комэска издали кричит:

– Нашелся!

– Артемов?! – встрепенулся я.

– Де-фект! – провозгласил Тучин своим тягучим голосом. – Перемычка головки блока лопнула, воду в цилиндры гнало! Производственный дефект…

Вечером мы сидели за столом. Мне боевой вылет не засчитали, поэтому и сто грамм не выписали. Ужин был в самом разгаре, как вдруг в дверях появился Федя Артемов: жив-здоров. Ура! Федя улыбается, веселенький – пехотинцы попотчевали за отличную работу. Подбитый зениткой, он шлепнулся к ним.

Все хорошо, что хорошо кончается, но после этой истории у меня вдруг расклеилось дело… со взлетом. Каждый раз при разбеге нагруженный бомбами самолет перед отрывом уводило вправо, я чуть не скатывался с полосы. Это опасно. Командир полка меня даже предупредил:

– Ты со взлетом что-то мудрить начал… Смотри у меня! – и погрозил пальцем. Не подумал ли, что я делаю это умышленно, чтобы получить передышку в полетах?

Внушение сделал мне и Мосьпанов, и его слова пошли впрок – взлет у меня наладился.