Январь в Донбассе был метельным. На аэродроме навалило столько снега, что из-под сугробов торчали лишь кабины, кили да высоко задранные моторы штурмовиков. К ним не могли пробиться ни заправщики с горячей водой и подогретым маслом, ни бензовозы. А летать было нужно: за Северским Донцом наши войска начали наступление на Барвенково и Лозовую. Взлетную полосу расчищали с помощью единственного трактора и лопат: для этого потребовалось несколько дней. Получилось что-то наподобие огромной снежной траншеи, по обеим сторонам которой образовались высоченные валы. Если хоть чуть не выдержишь направления при взлете или на пробеге после посадки, то непременно воткнешься в сугроб. Но не только снег мешал полетам: над аэродромом непрерывно лохматились низкие облака, то и дело наползали волны промозглого тумана. От генерала Вершинина пришла телеграмма: «За Донцом хорошая погода. Наши части на Барвенковском плацдарме наступают, вылетайте хоть по одному». Что ж, начали летать. Первому летчику не повезло: в конце разбега он влетел в сугроб, и самолет пришлось долго откапывать. Взлететь удалось командиру звена лейтенанту Выприцкому, но после отрыва самолет попал в туман, летчик потерял пространственную ориентацию, сорвался в штопор и оказался на дне реки, подо льдом. Кто-то при посадке снес поврежденное шасси – самолет зарылся в снег, снова откапывали. Потом взлетел Виктор Шахов. Сразу же после отрыва самолет попал в «муру», и его не стало видно. Прошло расчетное время полета – Шахов не возвращался. Боевую задачу он все же выполнил, но, перелетев через Донец, попал в густой туман и никак не мог найти аэродром – сверху и снизу «молоко». Случайно заметил паровоз, уцепился за железную дорогу и долго ходил между двумя станциями, пока не определил, где находится. Отыскал-таки аэродром, благополучно приземлился в «траншею», правда, на последних каплях горючего.
После этого трудного боевого вылета Шахов был взвинчен. Злился на небесную «канцелярию», которая преподносит такие сюрпризы, будто бы нам назло. «Там, на плацдарме, где наши наступают, погода хорошая, – говорил он. – Фрицы летают стаями, бомбят, штурмуют. Мы же с горем пополам поодиночке за Донец пробиваемся, летаем без истребительного прикрытия. А «мессеры», словно гончие за зайчишкой, гоняются за нашим братом. За мной два истребителя увязались, и если б они не потеряли меня в тумане за Донцом, то валялся бы я где-нибудь теперь…»
Вволю почертыхавшись, Шахов вспомнил, что еще не обедал. Побрел в барак, служивший столовой, куда из кухни привозили в термосах еду, но там было пусто: всех обслужили, и остатки увезли на кухню.
– Спасибо за сытный обед! – зло бросил Шахов дежурному по штабу.
– Извини… Я позвонил, сейчас привезут.
Шахов хлопнул дверью, вышел из блиндажа на морозный воздух, снова закурил. А его самолет уже заправляют горючим, подвешивают бомбы. Около самолета стоит рослый человек в расстегнутой длиннополой шинели, военный корреспондент фронтовой газеты «Во славу Родины» Борис Горбатов, с тремя шпалами в петлицах – старший батальонный комиссар – спокойный, задумчивый человек. В минувшую ночь он долго беседовал с Шаховым при слабом свете коптилки, и вставший, как принято у летчиков, до рассвета Виктор не выспался. Потом был труднейший полет, который чуть не закончился катастрофой. Он не ощущал голода, просто ему было обидно, что о нем забыли, хоть летчиков было наперечет. Официантку из БАО уже вызвали, она вот-вот должна появиться, но ему было уже не до обеда: самолет готов, снова нужно лететь на плацдарм, где наступают наши. Виктор сел в кабину, запустил мотор, начал выруливать. Бросив взгляд в сторону, он увидел бежавшую по глубокому снегу и проваливавшуюся по колени женщину в белом переднике.
Вслед за Шаховым полетел и Смурыгов, с заданием бить эшелоны на станции Барвенково. Видимость была отвратительная, и Смурыгов летел как можно ниже над темневшим лесом, чтобы не потерять землю. А вот за Донцом действительно была прекрасная погода! Пролетая по своему маршруту на Барвенково, Смурыгов увидел круживший около села Долгенького штурмовик – это Шахов обрабатывал немецкий обоз, больше некому. Там что-то сильно взорвалось, на дороге валялись опрокинутые сани, в глубоком снегу барахтались лошади. А самолет все кружил…
Подлетая к Барвенкову, Смурыгов увидел отходивший в сторону Лозовой длинный железнодорожный состав – немцы пытались утянуть его в тыл. Упускать такую цель не следует. На самолете Смурыгова были подвешены под крыльями две ракеты крупного калибра, каких у нас в полку еще никто не применял, и он решил ударить по паровозу, чтобы задержать эшелон. Прицелился, нажал на кнопку. Два дымных следа с огнем метнулись к земле. Мгновенная вспышка – будка машиниста разлетелась, как карточный домик, вырвались на морозный воздух клубы пара, закувыркались обломки разнесенного в щепы переднего вагона. Возвращаясь, за Донцом снова попал в «молоко». С трудом нашел аэродром и благополучно приземлился в снежной траншее.
На КП он увидел тарелки с остывшей едой.