…Программа полетов на У-2 заканчивалась, и настало время вылетать ночью на «иле». Кто полетит первым? Это намеревался сделать сам Холобаев, но его, как на грех, в эти дни замучили приступы язвы желудка – он и на старте не расставался с грелкой. Вызвав майора Галущенко, он спросил:
– Тебе ночью на СБ летать не приходилось?
– Приходилось.
– А на «иле» полетишь?
– Полечу, – не раздумывая, ответил тот. – Только первый полет надо бы в вечерних сумерках сделать, чтобы постепенно глаза к темноте привыкли.
– Хорошо. Полетишь на спарке, а в заднюю кабину майора Хашпера с собой возьмешь. Один майор – хорошо, а два – лучше.
Еще не стемнело, а УИЛ-2 с двумя майорами вырулил на старт и пошел на взлет. Сделал один круг над аэродромом и точно совершил мягкую посадку на три точки. Летчик снова дал полный газ, после отрыва самолет круто пошел вверх, направился в зону повиражить, чтобы дождаться темноты. Ждать пришлось недолго. Со стороны Кавказского хребта в долину быстро наползала темень. Вскоре и штурмовика не стало видно, а потом он зарокотал над аэродромом. Мы его обнаружили, но не столько по навигационным огням, сколько по лохмам пламени у патрубков. Многие удивлялись этим огненным языкам.
– Его и с потушенными огнями, оказывается, можно легко найти, – протянул кто-то разочарованно. – На У-2 совсем другое дело.
– На У-2 пять цилиндров и выхлопные патрубки в коллектор помещены. А здесь из двенадцати цилиндров наружу огонь хлещет… – объясняет техник.
Сделав круг, штурмовик вышел на последнюю прямую и издалека начал снижаться на малых оборотах. Гул сменился редкими хлопками – летчик убрал газ перед приземлением. Газ убран, а пламя стало еще больше. Огненные усы все ниже и ниже. Мы настороженно прислушивались, чтобы уловить момент касания земли, но совсем близко от нас снова взревел мотор. Летчик ушел на второй круг. Еще раз Галущенко пытался сесть и снова ушел – на третий. Тогда он передал по радио:
– Ослепляет пламя, не вижу фонарей. Буду пристреливаться…
Тут Остапенко обратился к Холобаеву с вопросом:
– А как же вы в потемках на штурмовку Бобруйского аэродрома летали?
– Хочешь тут конференцию продолжить?! – одернул его командир. Он не стал, конечно, разъяснять, что взлетали тогда действительно в темноте, но садились-то при солнышке. Галущенко долго «пристреливался» и приземлился лишь с пятой попытки и то с промазом, далеко выкатившись за ограничительные огни. На наше счастье, там не оказалось канавы, и единственная наша спарка уцелела.
Холобаев прекратил полеты, позвонил в дивизию. Из дивизии последовал звонок в воздушную армию, а оттуда пришел запрет «до особого распоряжения». Инженерам дали задание придумать пламегасители. Те решили с помощью удлиненных патрубков отвести выхлопы за кабину. Изготовление такого приспособления в полевых условиях оказалось делом непростым и требовало много времени. По этой причине нам так и не пришлось стать «ночниками».
Четвертого октября был наш праздник – первая годовщина награждения полка орденом Ленина. За день до этой даты дежурный по КП протянул Холобаеву телеграфную ленту, только что выползшую из аппарата СТ. Тот пробежал ее глазами, швырнул.
– Кожуховский! – крутанулся он к сидевшему за чтением бумаг начальнику штаба. Тот вскочил, оторопело вытянулся. – Я срочно вылетаю в штаб воздушной армии. Смотри, чтоб тут все было начеку! – и зачем-то погрозил пальцем.
Командир улетел на У-2, а наш Эн-Ша вдруг пустился по самолетным стоянкам, на ходу поправляя сползавшую на живот противогазную сумку. Издалека было слышно, как он дает накачку техникам:
– Чтоб все самолеты были начеку!
– Да они у нас и так начеку, товарищ подполковник, – отвечает ему инженер полка Тимофей Тучин, сменивший Митина еще в Донбассе.
– Знаю… знаю, как они у вас начеку. Проверьте… Проверьте хорошенько еще разок… – Он взглянул на самолет и заметил вопиющий непорядок: – А кто это противогаз на пушку повесил?!
– Так мешает же он работать… – донесся откуда-то приглушенный голос.
– Кому это противогаз помешал?! – пуще прежнего взвился Федор Васильевич и увидел показавшегося из лючка фюзеляжа техника. – Оружие химзащиты всегда должно быть при себе! Надеть!
На этот раз Кожуховский долго ходил по стоянкам самолетов, но еще не успел навести на аэродроме «надлежащий порядок», как к нему через летное поле во весь дух прибежал посыльный. В руках телеграмма, содержание которой уже знали многие летчики. А она коротенькая: «Труба Кожуховскому лечу Холобаев».
Надо было видеть, как Федор Васильевич, прочтя ее, пуще прежнего забегал по аэродрому, ожидая возвращения своего грозного командира. Он забыл, конечно, про то, что Труба – это новый позывной нашего КП, и истолковал текст телеграммы в «прямом смысле» [23] .
Прилетел Холобаев, вышел из самолета, улыбаясь, хлопнул Кожуховского по плечу:
– Разрешили годовщину награждения полка здесь отпраздновать, потом уже воевать!
…Подготовка к празднику шла вовсю. Тушь, плакатные перья, краски, кисти, бумага – нарасхват. Не оказалось самой нужной краски. Додумались, как ее приготовить: потрошили красные ракеты, разводили в воде. Годится! Художников, и особенно поэтов, объявилось столько, что хоть отбавляй. Кожуховский прохаживался между столами, задержался у стенгазеты. Его внимание привлек отдел юмора. Он пристально всматривался в изображенного там со спины полного человека с мясистыми ушами и противогазом через плечо.
– Очень похоже… похоже… – забормотал он. – По ушам и противогазу сразу себя узнаю. Молодцы… молодцы, ребята, рисуйте, чтоб посмешней…
В этой предпраздничной суматохе к аулу Исти-Су подкатил грузовик. Из него вышли двое в военной форме, с орденами. Один из них, в темно-синих брюках навыпуск, как-то странно вышагивал на прямых ногах, носки ботинок кверху загнуты. Другой, очень худой, с розовыми шрамами на лице, одну согнутую руку держит у ремня. К ним навстречу бросились Холобаев и Кожуховский. Никаких возгласов, а просто обнялись люди и долго стояли, склонив друг другу на плечи головы. Потом они шарили в карманах и терли глаза скомканными платками. Это Шахов и Смурыгов вернулись из астраханского госпиталя. Не прошло и года, как Шахов упал в лесу у Красного Шахтаря. Еще меньше времени прошло с того дня, как санитары несли на носилках Смурыгова к убитым солдатам. В полку почти никого не осталось из тех, с кем они воевали. Зато много новых сержантов-летчиков выбежало на улицу. Без всякой команды они выстроились в ряд для встречи ветеранов, которых знали только по фотографиям и рассказам…