Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

Уже и второй завтрак в бидонах доставили на КП. Летчики проворно слезли с нар, выбежали из душного блиндажа на свежий воздух, у каждого в руке тарелка. А туман только чуть приподнялся от земли и тонким пологом повис над долиной, скрывая вершины Терского хребта. Вылета пока не предвидится…

Подкрепившиеся летчики повеселели, и их потянуло на разговор. Обступили Ивана Остапенко, тот рассказывает очередную историю, как он из училища к нам в гвардейский полк попал.

– Полетел это я самостоятельно в зону на виражи… – Остапенко сделал многозначительную паузу. – Крутился, крутился, глядь – за мной какой-то самолет увязался. Присмотрелся, а у него консоли крыльев желтой краской выкрашены. Меня словно жаром обдало: фриц! Как же это он до самого Уральска дотопал? Да еще собирается в глубоком тылу Ивана срубить! Я с перепугу так крутанул своего «Ильюшу», что вниз головой повис на привязных ремнях, мотор захлебываться начал. Убрал газ и успел подумать: «Ну вот, Иван Петрович, и отлетался!» А самолет уже сам нос опустил, в глобус нацелился. Высотенка у меня, правда, еще была… Пока соображал, что произошло, – опять горизонт увидел. Тут только понял, что у меня переворот через крыло получился! Пошел на посадку ни живой ни мертвый. Приземлился. Смотрю, а вслед за мной тот самый самолет с желтыми консолями садится. Это, оказывается, курсант на «иле» с соседнего аэродрома блуданул – у них так самолеты размалеваны – и прицепился ко мне, как к поводырю. «Нет, – думаю, – ни за что не признаюсь инструктору, что недозволенная фигура у меня с переляку вышла. Чего доброго, еще отчислят за проявление боязни в воздухе». Сбрехнул я, значит, что переворот сделал преднамеренно, и в тот же день от начальника училища генерала Кравцова за воздушное хулиганство десять суток губы [24] мне… А среди курсантов слух пошел: в училище второй Нестеров [25] объявился, фигуру высшего пилотажа на штурмовике сделал. От этого отчаюги можно ждать, что и «мертвую петлю» завернет… На губе сидел в героях: ведь Нестерову за петлю, говорят, тоже от начальства влетело. Два дня оставалось до конца отсидки, и вдруг вызывают меня к самому начальнику училища. Ну, думаю, прощай, «пятый океан»! Пророчили мне карьеру инструктора в училище, а теперь одна дорога остается – в пехоту… Захожу это я в кабинет, а там и начальник училища, и начальник политотдела, и мой инструктор, и еще какой-то незнакомый авиационный полковник – вся грудь в орденах. Хотел было на колени перед ними упасть, да вспомнил, что уставом это не предусмотрено…

– Товарищ генерал, – говорю, – простите, весь век буду дисциплинированным, ни одного летного нарушения не допущу, оправдаю ваше доверие…

Полковник с орденами ухмыльнулся и говорит:

– Товарищ Остапенко, не желаете ли на фронт?

А я стою и думаю: не шутит ли заслуженный полковник? Кто же от фронта откажется?! Инструкторы наши на что броню имеют и то ухитряются попасть в действующую армию. Откладывают в общую кассу деньги с каждой получки, а потом в газете появляется статья: «Самолет приобретен на личные сбережения». А инструкторы перед этим билетик тянули из шапки: кому на нем воевать. Тут уж никакая броня не удержит – отпускают счастливчика. Вот и мой инструктор небось с завистью на меня сейчас смотрит.

– На фронт очень желаю! – отвечаю полковнику.

– Хорошо, Иван Петрович, – говорит, – ваше желание исполнится. Такие, что умеют не только по прямой летать, нам как раз и нужны. Можете идти досиживать свой срок на губе!

Остапенко сделал затяжку, выпустил дым и, глядя поверх наших голов, сказал:

– Вот теперь и думаю: не случись со мной эта история – не видать бы мне 7-го гвардейского как своих ушей!

Все дружно засмеялись – опять неожиданная концовка у Остапенко получилась: отлил новую пулю [26] . С тех пор с чьей-то легкой руки Ивана стали звать Остап-пуля.

…Все выше поднимался туман, местами уже появились голубые просветы. На гребне Терского хребта открылась триангуляционная вышка. Значит, ждать осталось недолго. Оно, конечно, интересно послушать байки, но не мешает еще раз напомнить ведомым о действиях в воздухе. Заканчивая короткое напутствие, я снова предупредил молодых летчиков:

– Запомните: самое главное в боевом вылете – не отрываться от строя!

Я посмотрел на сержанта Остапенко и будто прочитал его мысли: «Сколько можно повторять одно и то же? Давно все уже ясно. И в строю я держаться, будьте уверены, научился. Хоть еще не сделал ни одного боевого вылета, но не раз видел, как стартуют на боевое задание другие… Да и за время пешего перехода от Дона ко всяким страхам притерпелся. Вот полетим – докажу тебе, комэска, что Остапенко тоже не лыком шитый, не хуже прославленных Талыкова или Артемова дам фрицам жару!»

Из блиндажа выбежал дежурный:

– Боевой расчет, к командиру!