Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1

«Богом возлюбленный и нами недостойными хвалимый Святитель, Господа ныне благодарим за снятие позора с православной России, вспоминаем подвиги вашего архиерейства. Вами умерщвлены „Черные вороны“, ваша же ревность убила и нечестивого „Анатэму“. Много в России святителей, много Ангелов церквей, но никто из них, Ангел церкви Саратовской, не подвигся разогнать тьму безбожия, никто из них не восстал за честь и славу Небесного Царя, кроме тебя, нашей святой гордости, нашего немеркнущего светила. Свети же, свети, Божье светило! Питай нас, наш дорогой возлюбленный отец! Вещай нам слова Господни и весну веры православной, наша ласточка! Веди нас за собою, храбрый вождь! Умерщвляй святою ревностью врагов и супостатов, могучий духом богатырь!».

Неспособный на лесть о. Илиодор действительно так думал.

При следующей воскресной беседе (17.I) он поздравил прихожан с царским запрещением пьесы.

«Возлюбленные братие и сестры! Радуйтесь и ликуйте, ибо стараниями епископа Саратовского и Царицынского Гермогена снят великий позор со священно-русской земли: убит проклятый „Анатэма“».

Затем он предложил пастве две составленные им по этому случаю телеграммы на имя Государя и преосв. Гермогена. Первая начиналась так: «С умилением благодарим Тебя, Царь-Батюшка, за избавление от позора народа Твоего православного и изгнание с земли русской дьявола „Анатемы“». И, по обычаю, попросил 30–40 человек зайти к нему в келью, чтобы подписать эти телеграммы. Они были отправлены тем же вечером.

Проповедь 31.I о театре

Новые претензии обер-прокурора побудили о. Илиодора дать всем очевидное доказательство искажения его проповедей. Тему подсказал еще не вполне улегшийся конфликт с актерами из-за «Анатэмы». О. Илиодор взял классическое и широко известное в церковных кругах слово архиепископа Никанора Херсонского о театральных зрелищах и… прочел при очередной беседе с паствой 31.I.

Далекие от церковной гомилетики, репортеры и околоточные не почувствовали никакого подвоха. Их не смутила даже резкая смена стиля речи проповедника. Заскрипели перья, и вскоре проповедь появилась в «Царицынской мысли» и одновременно отправилась начальству по вышеописанным бюрократическим цепочкам.

Из сличения этих отчетов с оригинальным текстом преосв. Никанора можно заметить полную неспособность царицынских репортеров и полицейских чинов передавать беседы о. Илиодора без искажений. Лишь пара мыслей и фактов из книги сохранены в отчетах (тезис о противоположности принципов христианства и театра, осуждение взгляда на театр как на школу жизни). Все остальное либо утрачено, либо переиначено до потери смысла.

Вот, например, отрывок из слова преосв. Никанора:

«Правда, христианство всегда относилось к театральным зрелищам с предосуждением, а на представителей театрального искусства, лицедействующих перед зрителями, Христова церковь смотрела как на имеющих на себе даже некоторую печать отвержения. Эта мысль церкви проходит чрез все века, начиная с апостольского, и чрез все святоотеческие уставы и правила, начиная с правил апостольских (Апост. пр. 18; VI всел. пр. 24; Карф. пр. 16)».

Вот что получилось у репортера:

«В дальнейшем о. Илиодор сообщил, что христианское учение, в лице отцов церкви, давно осудило театральное искусство, что на одном вселенском соборе театралы были прокляты и что Иоанн Златоуст в одном письме сравнивал артистов с собаками и кошками, которые грызутся между собой, копаясь в грязном навозе».

А вот как доложил эту же мысль Василевский:

«В древние времена Святые Отцы театральное искусство считали самой греховной забавой. 14-я глава Карфагенского собора гласит: всякие греховные театральные зрелища да будут прокляты. Песни, поющиеся на театральных подмостках, подобны визгу жалких собак».

Из сравнения газетного и полицейского отчетов с оригинальным текстом заметно, что при недостатке материала околоточные и репортеры без зазрения совести вставляли в свой пересказ слова, сказанные о. Илиодором в какой-либо другой день. В данном случае не обошлось даже без «бриторылых лоботрясов», обычного термина иеромонаха для обозначения актеров, который, очевидно, отсутствовал у святителя, но откуда-то взялся в газете и в рапортах. О. Илиодор иронически отмечал, что если бы преосв. Никанор восстал из гроба, он непременно привлек бы Семигановского за клевету.

Искажения были так сильны, что даже члены Синода не узнали в полученном тексте классическую проповедь и сделали ее предметом очередного запроса в Саратов. Пришлось преосв. Гермогену объяснить это недоразумение: «Самое содержание беседы заимствовано было иеромонахом Илиодором из слова Иннокентия, архиепископа Херсонского, причем ни в плане, ни в объеме эта беседа нисколько не разнилась от своего первоисточника. Поэтому резкость отдельных выражений этой беседы вроде „бритые лоботрясы“ и т. п. составляет, без сомнения, продукт работы составителей газетных отчетов, которыми пользуются потом полицейские и иные власти в своих донесениях по начальству».