И на следующий же день он отправил не только Радживу, но и Ричарду с Лизой докладную на тринадцати страницах плотного текста с одинарным межстрочным интервалом, озаглавленную «Анализ филадельфийской вспышки 1918 года». Он обратился к некоторым из первоисточников, использованных Барри, — научным трудам, старым газетным статьям и т. п., — чтобы выудить оттуда информацию о том, на какой именно стадии разгула пандемии местные власти вводили ограничения на социальную жизнь. «Я ощущал себя немного палеонтологом, реконструирующим облик доисторического животного по фрагментам костей, — писал он. — Самый полный набор „ископаемых останков“ в библиографии у Барри был представлен по Филадельфии. Но и эти записи оказались весьма фрагментарными. ‹…› Мне удалось нарыть кое-какие дополнительные „статистические окаменелости“ через поиск в интернете, и они содержали вполне годные ключи к разгадке». В итоге он составил повременные графики динамики смертности и введения ограничений с целью ее предотвращения в разных городах и выявил прямую корреляцию: чем скорее после начала вспышки вводятся ограничения, тем ниже смертность. Что до Филадельфии, писал он, то там «закрытие школ и церквей и запрет публичных собраний и массовых мероприятий были введены крайне поздно относительно начала эпидемии», а именно — почти через месяц после первой вспышки и всего за неделю до пика заболеваемости. Ему даже стало интересно, насколько оперативнее реагировали в других городах и чем их меры отличались от филадельфийских, поскольку уровни смертности по крупным городам варьировались в разы.
Еще через два дня он написал Лизе и полностью ввел ее в курс дела. «Другие используют рассказы из книги Барри для обоснования своей позиции, согласно которой меры по борьбе с инфекцией и социальное дистанцирование, вероятно, не дадут эффекта, — писал он. — На обратном рейсе и по возвращении в Атланту я тщательно изучил книгу и попытался воссоздать события в особо пострадавшем городе — Филадельфии. ‹…› Подытоживая: любому, кто использует опыт Филадельфии 1918 года в качестве аргумента против мер по борьбе с инфекцией и социального дистанцирования, поскольку они якобы мало чего дают, следует указывать на крайнюю неэффективность реагирования на эпидемию в Филадельфии в целом и недопустимо позднее введение этих мер (менее чем за неделю до пика эпидемии и лишь после того, как заболеть успели десятки, а то и сотни тысяч горожан)».
Картер и Ричард снова пустились в расчеты, на этот раз вместе с Лизой, причем без ведома ее начальства из CDC. «Она всегда говорила: „Только, пожалуйста, давайте без лишнего шума“, — вспоминал Картер. — Мы трое, можно сказать, дали друг другу клятву на крови, — и нам нужно было абсолютно друг другу доверять». Лиза опять разрывалась между официальной дневной работой в CDC и ночным прочесыванием архивов местных газет, за доступ к которым ей приходилось выкладывать деньги из собственного кармана. Она хотела выяснить наконец, что именно произошло в далеком 1918 году. «Я чувствовала себя искательницей сокровищ, — вспоминала Лиза. — Истинным золотом для меня было любое газетное объявление о закрытии школ или салунов либо обращенная к гражданами просьба не выходить из дома». Ричард дневал и ночевал в Библиотеке Конгресса, перерывая архивы в подтверждение их новых идей, но затем решил, что им лучше привлечь кого-нибудь искусного в написании по-настоящему научных статей. «Мы с Картером смотрелись в академических кругах как пара шутов, неспособных даже проверить полученные результаты на статистическую значимость, если вдруг припрет», — сказал Ричард. Картер даже придумал весьма оригинальное название тому, чем они теперь занимались: «кустарная эпидемиология».