Имаго

– Но почему? Я видел парня, с которым ты целовалась в супермаркете.

– Мы не…

– Лив.

– Он сам поцеловал меня. – Кровь бросилась мне в лицо. – Я испытывала к нему… некоторые чувства. Но это не то. Мне двадцать восемь лет. Я не хочу видеть рядом намазанного маслом парня в тесных плавках. Только обычного мужчину, который бы понимал меня с полуслова, берег и поддерживал. С которым я бы не стеснялась есть спагетти с соусом и глупо хихикать, доставать пижаму с зайцами и заказывать огромную пиццу вместо диетического салата. Мне нужен кто-то, кто сдерживал бы мою глупость, но при этом не гнобил. Мне нужен ты, – внезапно произнесла я.

Алекс смотрел на меня со странным выражением: будто подыскивал слова, наиболее подходящие для нас двоих, понятные, но короткие, не забирающие много воздуха, не загромождающие измученные головы мыслями о грядущем. О неизбежном.

– Если бы у нас было больше времени… – начала я, но Алекс, поморщившись от боли, поднял руку и закрыл мне рот ладонью.

– Оливия, – прошептал он, – чего ты хочешь?

У меня перехватило дыхание. В мыслях склизкой юлой вертелась туда-сюда, кружила по невидимой орбите Королева, вернувшаяся, чтобы ослабить меня, свести с ума.

Сожри его! Порви на куски!

Я зажмурилась. По щекам побежали слезы, смывая высохшие кровавые подтеки.

– Я хочу жить, – прошептала я, – не хочу убивать людей. Не хочу пить кровь…

Алекс прикрыл глаза и поджал губы. Его лицо стало напряженным.

– Холли проснулась.

Ровное дыхание спящего сбилось и понеслось галопом. Раздался шорох одеяла, стискиваемого в пальцах, тихий хриплый голос:

– Лив?

Я нехотя встала с кровати и обернулась. Алекс больше не улыбался. Казалось, в воздухе витали ответы, но мне никак не удавалось поймать их и прочувствовать.

– Только в самом конце мы поймем, для чего существуем, – сказал Алекс. – Каждое твое решение будет разворачивать тебя к осознанию этого. Ты не можешь ошибиться.

Я вымученно улыбнулась.

– Я подумаю над этим.

* * *

Холли сидела на кровати, тревожно прижав руки к груди. Я хотела добродушно потрепать ее по голове, но вспомнила о жутких когтях и просто присела рядом.

– Мне приснился кошмар… – прошептала она. – Пожалуйста, побудь со мной.

Я погладила ее накрытые одеялом ноги. Длиннее, чем я помнила. Сколько бы ни прошло, это было неприятно: я привыкла к своей маленькой девочке, а теперь постоянно видела вместо нее незнакомку, прячущуюся за любимыми чертами.

– Она была на сцене, – тихо сказала Холли, – моя мама. Она и я…

Волосы упали ей на лицо. Я знала, какой кошмар она увидела. Сцена. Схватка. Сон, прокручивающийся в тысячах и тысячах голов имаго.

– Мы разговаривали. Долго и спокойно. Но почему-то мне было страшно, хотя ничего не происходило. Я просто знала, что вот-вот что-то случится. Плохое. О, Холли. Плохая вся наша жизнь. Мы – это случайность, ошибка, сбой. И рано или поздно нас сотрут – так же стремительно, как и создали.

– Зачем это все? – горько усмехнулась Холли, глядя на меня. – В чем смысл убивать… сражаться…

– На каждого сильного найдется тот, кто еще сильней, Холли. И, даже обладая безграничной силой, нужно быть готовым к тому, что рано или поздно кто-то попробует тебя на вкус.

– Я устала жить в таком мире, – покачала головой она.

Я посидела с Холли еще некоторое время, пока она опять не задремала. После, стоя под горячим душем, я пыталась вспомнить, какой она была. Простой, милой. Обычным ребенком, у которого впереди только лучшее и каждый день в радость. Я закрыла глаза. Стук капель, воспоминания, тихая песня, воспоминания, воспоминания…

* * *

– Эй, догоняй!

Это была весна. На заднем дворе из земли полезли первые крокусы, и мама выгнала нас с Джейкобом из дома, чтобы прибраться. Джейкоб вырос похожим на нее, особенно улыбкой и скулами, а вот во мне сочетались черты всех членов семьи Йеллоувуд. Я смотрела на мамины руки, огрубевшие от быта, а потом на свои, нежные, маленькие…

И видела на них кровь. Кровь и когти. Кровь и внутренности!

– Постой, Джейк!

– Смотри, что покажу!

Я неслась за ним, ощущая кожей апрельский ветер. Счастье – жидкое солнце – заменяло нам кровь, бежало по жилам, толкало вперед, заставляя смеяться без причины и давить босыми ногами землю. На опушке я огляделась. Заблудилась. Точно, я помню тот день. Я потерялась в лесу…

Но на заднем дворе нашего дома не было леса.

– Оливия!

Веселый детский смех брызнул из пустоты. Он звучал из каждого дупла в дереве, из-под корней, с высоких крон, шумевших, как море.

– Ты идешь не туда.

Под дубом стоял маленький Джейкоб, такой грязный, будто только что выполз из-под земли.

– Обернись и посмотри еще раз, – прижал он палец к губам. – Посмотри!

Я обернулась. Лес вокруг медленно начал гнить и рассыпаться пеплом. Перед глазами появился наш дом. В окна светило солнце, хоть снаружи и была гнилостная тьма.

– Мамочка, – прошептала я, прижав ладонь к стеклу. Оно не было холодным, теплым, твердым. Оно просто существовало само по себе, никакое.