Имаго

Оливия встала и отошла на пару шагов. Ее глаза смотрели с легким презрением; наверное, она только и думала о том, что эта жалкая тварь – будущее, которое настигнет ее и раздавит, как жука. Цепи хищно позвякивали, словно говорили: «Не пустим! Ты наша! Ты останешься здесь, пока не придет Королева!»

– Не смогла их спасти… – прошептала я, склонив голову и опираясь на вытянутые руки, – ни Алекса, ни Грейси, ни Марка, ни Джейкоба, ни Джи, ни Холли… Я никого не смогла спасти… не смогла…

– Ты забыла, что я говорила тебе? – с укором произнесла Оливия. – Про рай имаго. Про чужие сознания.

– Но это не одно и то же! Я хочу чувствовать его рядом, говорить с ним, быть…

– Высшая степень эгоизма – стараться привязать к себе кого-то только для того, чтобы тебе было хорошо, – бросила Оливия, взмахнув рукой, и этот жест обжег меня стыдом. – Эти цепи ненастоящие, пол ненастоящий, потолок над нами – все, что мы видим сейчас. Единственное реальное, что здесь есть, – это ты и я.

Цепи нереальные, но вот ощущения от них – очень даже. Тело напряглось, каждый мускул превратился в сталь. Железо звеньев стонало, лязгало зубами, верещало. В висках стучала кровь. Зубы заскрежетали. Из горла вырвался отчаянный вопль, вторя визгу цепи, – и звенья разлетелись, и каждый сантиметр пространства начал жить, двигаться, пока стены наконец не обратились в прах, как и угольно-черные плиты. Я выпрямилась среди травы, усеянной живыми бабочками, и вдохнула чистый, разреженный воздух. Оливия ободряюще улыбнулась. Ее пальцы переплелись с моими.

– Послушай… в прошлый раз… в прошлую встречу… ты утверждала, что лучше сдаться. Что мне делать?

– Порой необходимо сложить оружие, но обставить свою капитуляцию так, чтобы это оказалось победой, – шепотом отозвалась Оливия, глядя мне в глаза, – проиграть, но выиграть. Одержать верх, не вступая в бой. Понимаешь, о чем я?

– Пока нет, – призналась я.

Оливия усмехнулась, отводя взгляд.

– Просто… жди. Твой смысл сам найдется.

Я серьезно кивнула, стискивая ее пальцы. «Единственное реальное здесь – ты и я». Похоже, настало время пересечь ту черту, когда фантазии и бред становятся милосердней и понятней самой реальности. Там, где Оливия прижималась ко мне, кожу обжигало невидимым огнем. Она забиралась в меня, словно надевала костюм, возвращалась в небытие, туда, где ей самое место.

– Я должна быть с тобой. Что бы ни случилось. И это в какой-то степени тоже эгоизм.

Со дня, как я осознала, кем стала, я металась между человеческим прошлым и чудовищным настоящим, в котором приходится жить совсем по другим правилам. Но так нельзя. Нельзя разбивать себя на две части – нужно оставаться цельной, даже когда душа готова расползтись, как прогнившая материя.

Чужие руки, холодные и сухие, обвили мою шею почти нежно.

– У тебя очень красивые глаза, Оливия.

Мерзкие пальцы по-хозяйски гладили плечи и обводили ключицы, издевательски постукивали по разрыву на коже, перебирали слипшиеся волосы.

– Яркие, как золото, – раздался слева тихий голос, и воздух всколыхнулся от горячего дыхания. Смешок. – Ты же знаешь, что во все времена люди сходили с ума при виде желтого металла?

Трава вокруг стекленела, с хрустом ломалась и превращалась в прах, как и сидящие на ней красивые бабочки. Там, где появляется Королева, нет места ничему живому.

– Золото способно дать многое и столько же отобрать, – продолжала тень за спиной, заплетая мне косички. – Оно сводит с ума, обретает над человеком невероятную власть, а он, в свою очередь, возвышается над другими. Все имеет свою цену, Оливия. Ты – золотая монета, которую я жажду заполучить…

Я обернулась, с ненавистью глядя на синеглазую красавицу-блондинку. Нежная кожа, стройная фигура… Вся она вылеплена из фарфора и искусно раскрашена, но за этой безупречностью прячутся грязь и жестокая мерзость. Я не такая. Холли не такая.

– Просто приведи ее мне, – прошептала Королева, – и я щедро вознагражу тебя. Я даже не буду убивать тебя – по сути, это всего лишь забава, от которой легко отказаться. В моей жизни много веселья, и потеря одной игрушки не лишит меня других.

– Закрой свой рот! – крикнула я, брызнув слюной.

– Лив.

От этого голоса мое сердце разбилось во второй раз. Среди тлеющей травы стоял Алекс. Он взъерошил волосы таким привычным жестом, что мне стало плохо. Иллюзия, не больше. Алекс мертв, и то, что предано земле, пусть там и остается. Так говорил мой папа после смерти мамы.