Имаго

Я надеюсь, ты не держишь зла на меня. То, что произойдет со мной, – судьба, и ее не изменить.

Под кофтой покоился надежно спрятанный пакетик из аптеки.

Мне хочется многое написать, но все, что я чувствую к тебе, уместится в одном поступке. Сейчас тебе больно и страшно, но запомни слова, которые я когда-то слышала от одного хорошего знакомого: умирая, мы остаемся рядом. Твое сознание станет моим раем, и, надеюсь, там мы будем вместе навсегда.

Вытерев влажные глаза и шмыгнув носом, я вздохнула. Нельзя углубляться в мысли – нужно сделать это, прямо сейчас.

Слушайся Гудроу – он станет твоим наставником и опекуном. Борись и будь сильной. Веди за собой, но никогда не иди за кем-то, кто этого недостоин.

Друзья навек. Лив

Я сложила письмо пополам, тщательно разгладила и убрала в карман джинсов, затем взялась за стеклянную ручку кувшина с красной шипучкой и вынула из вскрытой картонной упаковки четыре таблетки «Диамокса». Маленькие белые кругляши упали на дно, и я принялась ожесточенно молоть их кухонным пестиком. Шипучка помутнела. Убрав оставшиеся таблетки в аптечку Гудроу, я вскрыла другую упаковку, самую важную. Именно такие лекарства пил мой отец, когда умерла мама, – снотворное. Одну за другой я проглотила пять таблеток и поперхнулась, зажав ладонью рот.

– Спокойно…

Совершенно необязательно было блевать именно сейчас. Пить дополнительную дозу из-за внезапной рвоты вовсе не хотелось.

За окном буйствовали краски заката: золото, пурпур, багрянец – как перья фантастических птиц. Этот – последний. Будут еще закаты и рассветы, пока мир не умрет, но до этого умру я сама.

– Оливия?

Холли стояла на пороге комнаты, потирая сонные глаза, – невинная, нежная, с всклокоченными волосами и разрумянившимися щеками.

– Привет.

– Ты одна тут? – Она села за стол и, часто моргая, взглянула на закат.

Я криво улыбнулась ей, подперев щеку, и кивнула. Рука медленно немела – действовали снотворные таблетки. Чувствительность пропадала, оставляя неприятное ощущение, словно под кожей копошились клубки червей. Однако и это длилось недолго – вскоре все нервные окончания словно уснули сном мертвеца. Меня окутывала тишина.

– Пей, – сказала я, пододвигая к Холли графин.

Облизнув пересохшие губы, она налила себе стакан холодной шипучки и, опустошив его, вновь наполнила. Я отстраненно следила за ней, ощущая вину. Таблетки подействовали быстро: выпив третий стакан, Холли покачнулась. Неосознанно ее руки наклонили кувшин, доливая остатки шипучки, и часть выплеснулась. Закат распался на отдельные цветные пятна, разметался по всему небу, как рыжие волосы. На синеющем шелке небес проступили блестки звезд. «Если двигаться с чудовищной скоростью вперед и вперед во Вселенную, то можно настигнуть момент ее рождения», – так однажды сказала мне Джи. А если бежать быстро и без оглядки, возможно ли настигнуть ту Оливию, встряхнуть ее за плечи и кричать в лицо до посинения, кричать о том, что будет дальше, если прямо сейчас не сложить чемоданы и не укатить подальше?

Безвольно откинувшись на спинку стула, Холли медленно соскользнула вниз, судорожно хватая воздух ртом. Глаза закатились, язык вывалился и повис между губами. Стакан упал на пол и разлетелся на множество осколков. Я осторожно опустилась рядом с Холли и подняла ее обмякшее тело, бережно убирая волосы с лица.

– Я должна сделать то, что должна. – Я уже не узнавала свой голос. – Это единственный способ помочь тебе.

В ее закатившихся глазах ничего не отражалось. Я сжала бледные пальцы и втиснула в них записку – последний мой подарок.

– Прощай, Холли.

Опустив ее на пол подальше от осколков, я выпрямилась и закусила губу. Теперь накатывающие эмоции разбивались о сжавшееся горло и стиснутые зубы, как волны о скалы, и, чтобы не поддаться слабости, я вышла в коридор. Что-то поднималось изнутри меня горячим валом, грозя вот-вот рухнуть и превратить в руины сознание. Еле передвигая ноги, я добралась до ванной и упала на пол, часто и тяжело дыша. Воздух входил в легкие с болезненным хрипом. Я коснулась носа, губ, прошлась пальцами по ресницам, ощупывая тонкую кожу век. Из груди канонадой вырывались сухие всхлипы, вызванные то ли страхом, то ли отчаянием.