Имаго

Он поднял пару осколков и сложил на листок. Я наблюдала, как его длинные пальцы берут стекло, стараясь не пораниться, – поведенческие отголоски человеческой природы. Красивые руки, аккуратные движения. Я перевела взгляд на его лицо и испугалась: челка, нависшая над глазами, создала такую густую тень, что казалось, будто там ничего нет, кроме тьмы. Алекс встал, осторожно держа кулек с осколками, и перехватил мой взгляд.

– Так много информации, да? Я чуть не свихнулся, когда все это узнал.

– А что стало с Алисой? – не выдержала я, глянув на свои руки, лежащие на коленях. Даже не поднимая головы, я почувствовала, как Алекс напрягся.

– Она отказалась от еды, – ответил он. – Узнав, кем мы стали, она перестала питаться. Она сгорела очень быстро. Умерла, даже не впав в спячку.

Вот как? Ешь или умри – время сожрет тебя саму. Алекс взглянул в окно. Небо светлело, звезды меркли. На горизонте тлела вольфрамовой нитью узкая полоска рассвета, и я невольно залюбовалась этими теплыми красками. Как будто ночь и не наступала вовсе.

– На сегодня это все. Еда в холодильнике. – Алекс лег на диван и сложил руки под головой, словно собирался мирно вздремнуть. – Книга в твоем распоряжении. Захочешь уйти – я пойму, но все-таки расстроюсь. Умирать в одиночку, наверное, немного скучно.

– Почему ты думаешь… – Я пожевала губу, пытаясь подобрать слова. – Думаешь, что я поверю тебе? В твои слова… Они звучат как полная ерунда.

– Ты вольна верить во что угодно, – уклончиво ответил Алекс.

Он вздохнул и закрыл глаза. Тоненькой струйкой в комнату брызнул солнечный луч, и внезапно Алекс стал меняться. Его кожа приобрела сероватый оттенок; волосы поникли, прилипли к черепу, словно стали влажными, и потускнели. Веки, прежде тронутые романтичной тенью, почернели, губы покрылись сизым налетом. Превращение уложилось в несколько секунд, и вот на месте симпатичного мужчины лежит тело, мертвое, кажется, уже очень давно.

Я подошла к окну и сощурилась, впитывая осеннее солнце. Бьющий в глаза свет, прежде просто раздражавший, причинял боль, превратившись в миллиард иголочек, втыкающихся в кожу. Я подняла руку и подставила обжигающим лучам ладонь. Тонкая кожа между пальцами зарделась на свету. Я представила, как эти насыщенные краски тела – медовая желтизна глаз, блестящие черные волосы, мягкий румянец – все превращается в пыль, сыплющуюся из мелких разломов и ран. Пш-ш – ты становишься песочными часами, отсчитываешь собственное время до конца. Я отдернула руку от окна и отвернулась. Горло сдавил страх; мне показалось, что стены сжались, превратив квартиру в клетку. Я вышла в коридор, но контраст его темноты с солнечными лучами в комнате был еще страшней. И тогда я побежала.

Вниз по лестнице, на улицу. Свежий воздух сбил с ног – пошатнувшись, я зашагала вперед, не думая о направлении. Неотступное ощущение погони заставляло идти быстрее и быстрее, пока я наконец не бросилась бежать, поскуливая от ужаса. Прочь из спального района, мимо супермаркетов и людей, офисов, магазинов. Не глядя на светофор, я кинулась на проезжую часть и чуть не попала под колеса «форда». Водитель что-то крикнул мне вслед, а я, вздрогнув от звука его голоса и визга клаксона, мотнула головой. Быстрее, только бы убежать от невидимки, тянущего когти, простирающего надо мной костлявые лапы… Свернув в какой-то переулок и сбив с ног роскошную девушку в безумно дорогом платье, я понеслась дальше, унося за собой ароматы гниения и угасания. Какой-то нищий, прижавшийся к мусорным бакам, поднял взгляд воспаленных глаз, когда я пробегала мимо, и усмехнулся щербатым ртом.

Я вылетела из переулка, увлекая за собой банановую кожуру, упаковки от печенья, использованные презервативы и фантики, и споткнулась. Под громкие возгласы прохожих я рухнула на бетонные плиты. В колене взорвалась боль.

Городской парк. Взбежав на мост над прудом, я перепугала все голубиное сообщество, и птицы взлетели, издавая мягкие, почти механические звуки. Изможденная долгим бессмысленным движением, я вцепилась в перила, глядя на мелькающие в воздухе крылья, отбрасывающие стремительные тени. Воздух пах опавшими листьями, мокрой землей и водой – обычный аромат стоячих водоемов, но теперь я чувствовала больше. От яблони за прудом исходил винный запах скисающих в траве плодов; от девочки, задумчиво ковыряющейся в песке, пахло жвачкой с колой. Я опустилась на деревянный настил моста и, прислонившись к перилам спиной, беззвучно заплакала.

Откуда-то из окон доносилась смутно знакомая оперная ария. Обняв колени и стуча зубами от холода, я откинула голову на ледяные прутья и прислушалась. Женский голос пел на незнакомом языке так проникновенно и страстно, что меня охватила тоска.

Как красиво она поет… так красиво, что я вижу музыку.