Imago (СИ)

Когда у нее заканчиваются пули, Харли тянется за пушкой Джокера, мельком отмечая, как посерело лицо, а глаза закатились так, что теперь ей видны только грязноватые бельма под зеленой тенью волос.

— Убью… — хрипит она севшим горлом, внутри плавится комок ненависти, и в конце концов ее оружие находит свою цель. Кто-то кричит не своим голосом, и пальба прекращается.

Ненадолго. Через пару минут тут уже будут копы, а пирожочку нельзя попадаться. Снова в Аркхэм? Или просто оставят тут задыхаться на снегу, блевать кровью и подыхать.

Им проще, городу спокойнее.

— Не дождетесь, сволочи, — Харли стирает с лица воду, не зная, то ли это снежинки, то ли собственные слезы, подмерзшие и превратившиеся в льдинки.

Ей даже плакать сейчас нельзя. Не получится.

— Держись, пирожок, — она перезаряжает пистолеты, трясущимися пальцами загоняет холодные кусочки металла в патрон, и только потом кидается на колени. Хватается за Джокера.

— Ты как?

Тот не хохочет, как умеет, чтобы ее подбодрить, не улыбнется даже. А значит, дело совсем худо.

— Как дерьмо, Харли, — по имени зовет.

Она понимает, что сейчас расплачется. По имени он ее никогда не зовет, тыковка и тыковка, куколка, детка и еще сотня дурацких прозвищ, в самый раз для глупенькой помощницы. А вот имя… имя бережет для совсем других моментов.

И если это один из них, то…

— Не смей умирать, пирожок, а то я сама тебя прибью, тебе ясно? — Харли хлюпает носом, смотрит на его жилет, пропитавшийся кровью и грязью, отлично понимает, что у нее сил не хватит, чтобы поднять его на ноги, не причинив боли взамен.

— Ясно, — Джокер кивает. — Вали отсюда. Пошла… Давай… — руками ему махать не положено, потому что от этого пузырей на губах только больше, а внутри, наверное, смялось крыло легкого, покореженное и дырявое насквозь.

— Размечтался, — голоса в голове согласны с мистером Джеем и требуют убираться, ноги уносить, пока это еще можно. Она легкая, быстрая, перемахнет через выступ, нырнет вниз ласточкой с кувырком и поминай как звали. Но так может сделать Харлин, она же гимнастка и дорожит собственной шкурой, а вот Харли не такая. — Я тебя не брошу.

Он прекрасно знает, что она не врет. Не бросит, не оставит на съедение шакалам из готэмской дурки, и похрен на то, что он тяжелый.

Харли и не такое выдержит. Харли выдержит все.

— Потерпи, пирожочек, — она поднимает его, используя свое тело как рычаг, слышит, как натужно свистит дырка у него в груди. Прикладывает пальцы, замерзшие от холода, к ране, проверяет, колотится ли еще сердце.

— Дура ты, — выдыхает ей на ухо Джокер. — Спасайся сама, — ему уже не верится, что они выберутся отсюда, а Харли шарится взглядом по переулку.

Впереди просвет, заполненный людьми, а скоро и полиции там будет море, так что только назад, в темноту.

Она подтаскивает его к невысокой стенке, за которой то самое спасение, в которое он не верит, но в котором не сомневается она.

— Давай, пирожочек, — Харли прислоняет его к мерзлым кирпичам, а сама лезет, оскальзываясь, наверх.

Ей куда проще, тем более, когда в крови кипит, захлебывается страх. И даже не за себя. За него.

— Руку давай.

Джокер нечеловек. Божество с зеленцой яда и окровавленным оскалом. Единственное божество, которое заслуживает этот гребаный город. Одинаково беспощадное к людишкам, да и к ней, что поделать.

Но дело в том, что рядом с ним Харли и сама превращается в нечто большее.

Во что-то, заслуживающее право стоять если не рядом с ним, то хотя бы у ног разлечься, подобно сторожевой псине.

Так что этот город может подавиться нахрен, а мистера Джея он не получит. Не сегодня.

Она тянет и слышит, как трещат кости, как он хрипит от боли, как она сама тихонько воет, чтобы не надорваться.

Тащит и тянет наверх, поднимает над городом, балансирует с его тяжеленным телом в обнимку на узком бортике стены.

Как будто они танцуют.

— Все будет хорошо, пирожок, — клятвенно обещает она и сама верит в это.— Сейчас мы доберемся до врача и подлатаем тебя. А потом злись, сколько влезет. Я даже не стану сопротивляться, обещаю, — это все, чтобы он оставался в сознании. С нею. Продержался еще чуть-чуть ради нее.

Готэм-сити под метелью кажется сказочным. Заполненный мириадами колючих снежинок, поднимающихся себе куда-то вверх, так что на две сгорбленные фигурки, занесенные белым, цепляющиеся друг за друга, чтобы не упасть, никто и не посмотрит.

Харли тащит его практически на себе. Ноги подкашиваются, а в горле дерет от мороза, кашля и непрошенных слез.

Добирается до двери хирурга, который когда-то был ей даже хорошим знакомым, учились же вместе. И руки у него были золотые. И они еще провстречались пару месяцев — ничего особенного, свидания, поцелуйчики на последнем ряду в кино, общий плед за вечерним просмотром телика. Скучно. И совсем не так, как у нее с мистером Джеем.

И ей ничего не стоит наставить ему ствол прямо в лоб. И держать онемевшими от холода пальцами до тех пор, пока он не начнет незапланированную, домашнюю операцию по извлечению пули из легкого.

И потом, пока не закончит зашивать эту гребаную дырку, стоившую ее пирожочку дыхания.