Именем Федерации!

Чтобы убедиться в этом, Корнелиус уже битые полчаса пытался прикоснуться к цветку, что непременно требовалось для выяснения его структуры магическим методом. Однако цветок отчаянно сопротивлялся попыткам мага ухватить себя: он изгибался, взмахивал листиками и кололся иголками, а когда Корнелиус, теряя терпение, попытался ухватить его за тонкий прозрачный стебель, цветок и вовсе спрятался в землю. Взбешенный маг, чтобы решить проблему разом, воткнул пальцы в рыхлую почву и поднял ком земли вместе со скрывшимся в нем цветком, но тот выскользнул, зарылся в землю и выбрался в метре от мага. Корнелиус тихонько выругался и переполз на новое место.

Нужно было что-то придумать. Но вот что? Сковать цветок магией не составит большого труда, однако Корнелиус вовсе не был уверен, что не навредит цветку подобным образом. Оставалось хитростью изловить верткое растение.

После длительных раздумий маг наколдовал широкую посудину, которой собрался зачерпнуть землю вместе с цветком. И когда он уже вознамерился так поступить, на него вдруг кто-то налетел впотьмах. Маг от неожиданности отпрянул и выронил посудину. Мужчина, тащивший на себе другого, споткнулся о посудину и… упал навзничь прямо на цветок.

— А! — вскрикнул маг, схватившись за голову. — Мой цветок! Мой драгоценный цветок!

Не обращая внимания на еще двух застывших перед ним мужчин, Корнелиус бросился к упавшим и насилу столкнул их в сторону. Один из них глухо выругался; другой даже не шелохнулся.

— Только бы не задавили, только бы… Господи, ну, пожалуйста! — бормотал маг, но цветок оказался немилосердно раздавлен: листики его распрямились, колючки обвисли, а головка скукожилась. — Нет, только не это! — вскочил на ноги маг и обернулся к поднимавшемуся с земли безопаснику. — Проклятый недотепа, ты что, глаза потерял?

Ноздри Корнелиуса бешено раздувались, глаза расширились, светясь праведным гневом. Вид взлохмаченного, с горящими глазами старика был страшен, и безопасники отступили. Фил, в непонимании почесывая затылок, переводил взгляд с цветка на мага и обратно.

— Что ты натворил, презренный? — выкрикнул Корнелиус, взмахнув широкими рукавами хламиды. — Это был редкий цветок!

— Старик, ты чего, спятил? — покрутил пальцем у виска Фил.

— Спятил? Я? — задохнулся Корнелиус. — Придержи свой поганый язык, молокосос!

— Да чего разговаривать с этим старым бараном, — фыркнул Фил и наклонился, чтобы помочь подняться сержанту, который наконец зашевелился. — Как вы, сержант, сэр?

— Бараном? — еще громче вскричал оскорбленный маг. — Ну, я тебе покажу…

Пальцы Корнелиуса заискрились и окутались голубоватым сиянием.

— Э, эй, старый, ты чего? — отпрянул Фил от мага. — Кончай, слышишь?

Корнелиус пробормотал короткое заклинание и бросил сгусток голубоватого пламени в нахального юнца. Фил упал на землю и откатился. Остальные двое шмыгнули за дерево. Сгусток угодил в дерево, ствол которого причудливо, со скрежетом, изогнулся, покрывшись бурой шерстью.

— Кончай, слышь? — крикнул Фил, укрывшись за приподнявшимся на локтях Лоуфом. — Подумаешь, какой-то дурацкий цветок.

— Дурацкий?!

Маг повторил «залп». Фил опять откатился, но сгустком пламени задело сержанта, и его тело вдруг начало преображаться. Руки и ноги укоротились, голова вытянулась, а сам сержант как-то весь сжался, скукожился в обвисшем на нем обмундировании. Тело Лоуфа покрылось шерстью колечками, а на голове прорезались и начали быстро вытягиваться закручиваясь рога. Через полминуты глазам опешивших военных предстал баран, отчаянно пытавшийся высвободится из спеленавших его одежд.

— Вот вам! — сказал Корнелиус, огладив бороду, и с видом победителя важно удалился прочь.

— Сэр? — выдавил пораженный Фил, сглотнув.

— Бэ-э! — отозвался баран и помотал рогами.

Люди переглянулись.

— Бежим! — опомнился Кларк.

— Но… как же сержант? — Фил дрожащим пальцем указал на барана.

— Совсем тупой? Это же баран!

— Да? — задумался Фил, потом попятился на четвереньках, вскочил и задал стрекача. За ним устремились остальные.

— Бэ-э! — завопил баран им вслед, рванулся из одежды и забился, оглашая округу душераздирающим блеяньем.

Отцу Ансельму не спалось. Во-первых, храпел Фарро, что сильно раздражало монаха. Во-вторых, в лесу непрестанно кто-то кричал — что именно, разобрать не представлялось возможным. А в-третьих, нужно было что-то решать. С министра толку никакого — тряпка, а не человек. Совершенно ни на что не способен, избалован и беспомощен как младенец. Отец Ансельм сам не понимал, зачем ему понадобилось спасать подобное ничтожество, а после еще и возиться с ним. Но монах был твердо убежден, что добро всегда вознаграждается, а зло непременно будет наказано. К тому же, несмотря на очерствевшую душу, святому отцу все же не были чужды жалость и сострадание, пусть Фарро их и не заслуживал.