Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Мы вернулись с Клавдией, я рухнула на постель и уснула. Никак не могла проснуться, хотя Клавдия пыталась меня поднять, чтоб идти еще куда-то.

Вечером мы пошли в гости к журналистке Титти. Гуляли по Риму.

‹…› Вчера я была на приеме среди журналистов, сегодня представление моей книги в двух местах. Клавдия очень старается, чтобы все было в порядке, чтобы книга продавалась и чтобы можно было работать дальше.

Вчера мы были в Капитолии, в Базилике, где ворота Джакомо Манцу, Сикстинская капелла, тяжелые мраморные драпировки и прочие невероятные красоты, которые я еще не готова описать словами.

Завтра улетаем в Турин, где тоже встречи по поводу книги, оттуда в Милан, потом к Клавдии домой, оттуда в Геную, потом снова в Рим, – и 31-го домой.

Это потрясающее путешествие, разве я могла мечтать о таком? ‹…›

1 июня 1993

Мамулечка, вчера я вернулась из Италии, и выяснилось, что есть возможность послать тебе письмо из Израиля скорее, чем то письмо и деньги с кофточкой от меня, что ты получишь через Олега, приятеля Клавдии, или он передаст папе, а папа – тебе.

Приехала и нашла два твоих письма – февральское и апрельское. Так странно – пришли вместе!

Я еще под впечатлением Италии – ты получишь мои сумбурные письма ужасным почерком. Пожалуй, первый раз в жизни к моим писаниям был проявлен такой интерес. Интересно, что итальянцы обратили внимание на мою «беспочвенность», то бишь на героев и ситуации, не связанные плотно с какой бы то ни было почвой, на свободные перелеты во времени и пространстве, и на отражения, как герои все время в чем-то и ком-то отражаются, как они меняются в зависимости от отражений, отметили, что я первый для них писатель, пишущий по-русски, но понимающий глобальность русской трагедии в контексте мировой истории, – что единственная связь, очевидная для них, – это связь с Джойсом, хотя я считаю, что на меня повлияла, как ни странно, в основном скандинавская проза – Гамсун, Сигрид Унсет и Тарьей Весос. Критики, литературоведы читали заранее подготовленные доклады, – мне это было приятно, не скрою.

Ну и конечно, ходила по музеям. По городу. Еще и еще раз поняла, насколько важно для меня именно изобразительное искусство, сколько оно мне открывает вещей как бы походя, я просто дрожала, впервые увидев в оригинале «Пьету» Ронданини, о которой многократно упоминала в прозе, то там, то сям. Это такое гениальное несовершенство, из всех несовершенств самое впечатляющее. Я была права, когда чувствовала это по фотографиям и репродукциям.

Колизей, по которому бродят бездомные кошки-римлянки, римская мощь и эти рыжие, полосатые, черные, всклокоченные, беременные, тощие звери, помнящие своих императоров…

Безумие Микеланджело в его фреске «Страшный суд», где тяжеловесные римляне воплощают собой бесплотные библейские образы, такая сумасшедшая телесность Возрождения в Моисее, и так это закреплено во фресках Сикстинской капеллы, что уже другими ни Моисея, ни Адама не представишь.

И, конечно, совсем другое – это искусство ранних христиан, – взрослых людей с детскими пропорциями и детским изумлением во взгляде.

Еще я сделала несколько скульптур в мастерской керамистов – приятелей Клаудии и Бруно. Даже расписать их успела. Тоже для меня было такое внезапное наслаждение – лепить самой.

Мамуля, целуй Семена, ешь нормально и не экономь на этом, я буду очень огорчена, если ты так будешь поступать. Не ешь мучного, ешь пусть дорогие, но фрукты, овощи, творог, – мучное только прибавляет вес, пожалуйста, слушайся меня! ‹…›

111. И. Лиснянская – Е. Макаровой 7 июня 1993

7.6.1993 (после ужина)

Милая моя, хорошая моя доченька! ‹…› Сейчас выглянуло солнышко, и я опять как бы вспомнила твою поездку в Италию. ‹…› Пытаюсь представить себе презентацию книги, как ты выступала, как всех очаровала. Как ты ходишь по улицам, рассматривая архитектуру, угадывая ее по буклетам, да и в воображении. Архитектура, которую так любишь ты и Мандельштам, меня не волнует. Кроме как в Баку, я всюду была человеком загорода, да еще и не передвигающимся в пространстве. К картинкам, открыткам и т. д. я совершенно равнодушна. М.б., если я была бы подвижной единицей, то полюбила бы архитектуру, стала бы ее угадывать и по открыткам. Вот же как плохо мне было в смысле нервов в Иерусалиме, но он ретроспективно на всю жизнь запечатлелся в памяти: это многоярусное чудо, чудо, к которому ты уже привыкла, это зрительное чудо стало для тебя бытом. А еще, кроме храмов, стены плача, Вифлеемского сада, в мою память врезался каменный амфитеатр времен крестоносцев. ‹…› Да, Леночка, если говорить о фруктах и овощах, то мне бы неплохо иметь овощной суп в одноразовом пакетике, как чай. Если не очень кусается, пришли. А вот на платье очень жаль, что ты потратилась. ‹…›

112. Е. Макарова – И. Лиснянской 20 июня 1993

20 июня 1993