Читаем Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой полностью

Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Елена Григорьевна Макарова , Инна Львовна Лиснянская

В результате мы отказались от оригинальных текстов Швенка – теперь я собрала самые абсурдные тексты нацистов и ситуаций в гетто и дала Швенку и Цайлайсу[179] (неразлучная эта пара, которая погибла вместе, в дерьме и крови весной 1945 года) все комментировать. Остальные будут куклы. До чего же изнурительно было выдумывать все эти трюки, внезапные переключения от комического к трагическому. Это не сатира, а юмор и трагедия. Юмор требует тонкости, человеческого тепла.

Короче, все это я каждый день писала, потом встречалась с Крофтой и остальной компанией, мы это читали (английский-русский-чешский) и решали, это то или не то и что в этом трюке надо развернуть или свернуть.

Я многому опять же научилась. Поняла, кажется, разницу между литературой и драматургией, поняла «ошибку» своей первой попытки. Крофта сказал, правда, что если бы ее не было, то не было бы ничего того, что сейчас получается, когда мы приходим путем очень напряженных поисков к общему внутреннему настрою текста. Интересно очень, одно только сложно, что все это накладывается на такую мою глубокую усталость, хотя я и стараюсь спать днем, редко когда удается ощутить, что голова свежая и нет внутреннего напряга. Иногда думаю, что главным напрягающим меня фактом является смесь языков, всегда дополнительное напряжение – надо понимать точно, о чем речь. Иногда картина проясняется позже, чем «закончена» репетиция, потому что языки проявляются и пропечатываются в моей башке не с той скоростью, с какой работает ум, если таковой еще имеет место быть. Мне очень помогает Милада[180], она избавляет меня от всяких технических задач – переговоров по телефону с разными людьми, переснимает для меня документы, делает фотокопии.

Теперь я вижу, насколько необходимо вместе с «Кабаре» выпустить каталог с документами и фактами, с фотографиями этих ребят. Но где взять деньги? Время? Силы?

Может, отдохну в Италии, но пока меня ждет переезд, экзамены по ивриту и куча всего, о чем сегодня не стоит задумываться.

Мамочка, я очень-очень по тебе скучаю. Милуше рассказывала о твоей работе про Ахматову, она загорелась прочесть, – нет ли у тебя лишнего экземпляра? ‹…›

109. И. Лиснянская – Е. Макаровой
22 апреля 1993

22.4.1993

Доченька, Солнышко мое! Спасибо за лекарства, спасибо и за письмо, хоть такое грустное получаю от тебя впервые. Все ждала оказии ответить, но теперь махнула рукой и решила отправить почтой. Впервые в твоем письме ностальгические ноты, дескать, былое ушло под красновидовские ивы. А перед этим грусть по невозможности сочинять про то, что думаешь уже на разных языках, что долго вспоминала Достоевского – «стушеваться». Вспомнила все-таки. А что «та жизнь кажется совсем нереальной, вроде детской влюбленности в красавца Вана Клиберна», то это ощущение бывает в человеке, никуда не уехавшем, но каким-то образом выпустившем из своей памяти подростковость. А у тебя – особенный случай. Обычно, когда писатель выскажет свое детство и юность самодостаточно, это как бы от него. Конечно, что тут и говорить, такой крутой поворот в жизни, где не только перемена местожительства, а во многом и жизнедеятельности, не проходит даром. Скорее, именно Даром – проходит. ‹…›

Май – июнь, видимо, определит состояние России. Многое определится, как мне кажется, уже через 2 дня – 25-го. Так же, как они не умеют построить самой простой фразы, так и не умеют какое то бы ни было начало (хорошее) довести до конца или хотя бы до середины. А уж национал-большевизм умеет все, голодные рты заткнет пулями. И – тишина. Все это уже было, но ничто точь-в-точь не повторяется, но смесь фашизма-большевизма налицо.

‹…› Меня так взволновало начало твоего письма, где цветы алоэ походят на косы с бантами, если бы не они, то можно было бы представить себе Рижское взморье, и так взволновало само настроение, что я откликнулась стихами:

Елене Макаровой

* * *

Что за время удалое!Красный бант в косе алоэТам, где ты, мое дитя.Там, где я, твое былоеМашет, по небу летя,Машет крылышком березыСквозь невидимые слезы,Но сквозь видимый туман.Красный бант, вплетенный в косы…Моря красного стакан…А на дне того стакана,Как ни глупо, как ни странно,Косу времени плетя,Пребываю постоянноТам, где ты, мое дитя[181].