Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Дорогая мамик! Смешно, что и компьютеры теперь у нас одинаковые с виду. На Сережин день рождения пришло почему-то очень много детей, так что у меня был детский сад, а у взрослых – пьянка. У нас перед моим днем рождения украли машину, а в день рождения газовые баллоны. Второе меня больше разозлило, так как нужно было готовить. Но как-то все обошлось. Все остались сытыми и довольными. При том безумная жара морит, оглупляет, однако мне здесь спокойно. С деньгами в чулках я добралась до гостиницы в Вене – интересно, оказалась на том же этаже, как тогда, в ожидании самолета в Израиль во времена иракской войны. Там все сняла с себя, положила деньги в кошелек, встала под душ и вздохнула. Тоже была там духота несусветная. Полежала, почитала, подумала, пойти звонить кому-нибудь или нет, все же пошла, позвонила Шрому[187], и он с друзьями приехал в аэропортовскую гостиницу в 9 вчера. Мы понеслись на машине в деревенскую таверну, выпили изрядно там домашнего вина на воздухе, под раскидистым деревом, поговорили о выставке, о Фридл, о ее личной жизни, мне стало так хорошо, не то чтобы мне было плохо до этого – ты, особенно утро со стихами в день рождения, да и весь день, было прекрасно, и мальчик Илюша и прогулки с папой к электричке тоже, и Семен трогательный, и Оля Вронская, и Дима, и Мальва[188] – все по отдельности так прекрасно, но вместе не выходит гармонии, не сплетения выходят, а плен, наверное. Россия для меня – это дом развода, как возвращаться к когда-то любимому, а ныне нет, не знаю точно, и жарко сейчас, не сформулировать. Все там распалось на участки – мой дом не мой дом, мои книги не мои книги, а может, это продуктивная тоска, и она многое во мне вызывает, но не то, к чему я ныне призвана. Кроме того, акценты, ударения не там. И все одинаково правильно – и повторение – мать-учение, и два раза в одну воду не. Все же повторять уроки, выученные в России, мне трудно. Речь народная в электричках близка, а речь Козакова нет. Язык там не то чтобы обеднел, но как-то приблатнился, причем это уже приблатненность высоколобых. Когда мы со Шромом говорим, так это наш общий неродной английский, речь не самоцель, слова не коробят, интонации тоже. Очень хочется, чтобы ты писала. Мне, правда, так понравились стихи. Жаль, постеснялась попросить в дорогу‚ домой. А хотела. ‹…›

117. И. Лиснянская – Е. Макаровой 26, 28 июля 1993

26.7.1993

Доченька! Милая моя! ‹…› Завтра у меня трудный день как физически, так и душевно. Еду продавать машину за ерунду. Ведь этот водитель ее изъездил, местами побил и дал заржаветь – обманул, что проводил антикоррозийку. Ну да не в этом боль, жаль продавать, рухнула моя мечта иметь машину. Но теперь она неподъемна – бензин, шофер и детали и т. д. Умом понимаю, а все существо мое глупо сопротивляется. Но это и к лучшему, сможем сводить концы с концами, и тебе не нужно будет и обо мне заботиться.

Я осталась до 24 августа в Переделкине, уже на деньги под машину. Не остаться было нельзя. ‹…› Мерцаю, к этому прибавилась и некоторая сердечная недостаточность. Сижу – 100 ударов, стоит надеть платье – 140 ударов в минуту. Заметив это, здешняя докторша забила тревогу, поговорила без меня с Семеном, который ни за что не хотел платить 180 тысяч за двоих в старом здании. Но, узнав, что я плоха (как будто сам не видит), повиновался обожающей меня докторше.

‹…› Сейчас узнала о делах на ливанской границе. Страшно думать о вспышке войны, а о войне, перевороте и т. д. здесь уже думать не страшно. ‹…› Проханов кричит в прессе вместе с руководителем «Русское единство» о свержении Ельцина, о срочной организации групп «самообороны» на каждой улице. Т. е. погромщики мобилизовались. Бедные разбогатевшие русские будут рассматриваться как евреи. Но евреев Израиль вывезет, если эфиопов вывезли, то нас уж подавно. ‹…›

28.7.1993

Доченька! Солнышко мое! С добрым утром! И ничего плохого со мной не случилось. Я отошла, и сейчас не только в приличном состоянии, но и впадаю в прелесть, глядя в чудесное июльское окно. Я в 32-й комнате, где, после счастливого-счастливейшего месяца с тобой в Комарово, написала несколько моих лучших на то время стихов, эти, напр[имер]: «Переделкинское кладбище», «Я вряд ли могу находиться в системе», «Забвенья нету сладкого», «Напрасно выбили из рук моих вино»[189] и др.

Действительно, я – скрипучее дерево – такое долго живет, то ли оттого, что еще пером не отскрипела. Не знаю. Но факт. Вчера я думала, что уже – отхожу. Думала спокойно, без всякого страха (это не депрессия), а сегодня уже в полном порядке на моем уровне. Помнишь, «гениальное стихотворение?» – и пауза, когда «поэт» увидел мои обалдевшие глаза и добавил: «на моем уровне».

Выпила кофе, курю и пишу тебе! Все прекрасно! Мне так хорошо, так хорошо, что я даже забыла, что ты далеко, что кругом война и что я вчера продала свою заветную материальную мечту! ‹…›

118. Е. Макарова – И. Лиснянской 30 июля, 18 августа 1993