Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Ты распиши и Макаровой, что и к чему.
Стары, что малы, и так от разрухи усталы,
Что и в гостях у тебя запирались в дому,
И упирались в заморские сериалы.

Мимо землицы святой, а она мимо нас.

Так и прошли. Не привычны мы к пестрой свободе,
В Храме Господнем мы были всего только раз,
Свечку купили, теперь стоит на комоде.
Бабкин комод. Мы таили, что дедушка – поп.
С ужасти-страху проник твой отец в коммунисты.
В общий твой прадед попал в соловецкий сугроб,
Но навещают его хотя бы туристы.
Возле тебя помереть бы – дак чистый магнит
Русский наш корень, хоть ствол наш стоит на болоте.
Дважды убивцам у нас воздвигают гранит
И подновляют ограды, как той Лизелотте.
Каша в моей черепушке – от смеха помру,
Каша у нас в телевизоре – вор на вору –
Русская Дума, а все-то слова иностранны:
Ваучеры, криминалы, омон, церэу.
А мертвецов простых кладут в целлофаны.
Правильно сделал, что ноги отседа унес,
Жаль вот пропозлами ты навредил папане,
В стельку упьется – строчит в тетрадь амбарну донос,
А протверезит – строчит на себя оправданье.
Я, славь те богу, коль что – тебе в письмах строчу
Все наподряд. Мои письма, что яйца всмятку.
К слову о яйцах – чуть свет у соседской подклети торчу;
Я петуха завела, а Матрена – хохлатку.
Вот и считаем с Матреной те яйца вслух,
Спор подымает наш бизнес в делах куриных:
– Как не моя б несушка! – А как не мой бы петух…
Ну апосля смеемся. Смех на руинах.

150. Е. Макарова – И. Лиснянской 22–23, 28, 30 ноября, 2, 5 декабря 1994

22.11.94

Привет, мамик! Надеюсь, ты уже получила все типы моих посланий, от минора до полумажора. Сейчас я очень вовлечена в работу с детьми. У меня в этом году потрясающие дети, а в Музее – потрясающие выставки, особенно японская (напомнила мне выставку в 67-м году, в Пушкинском, первое тогда потрясение японцами), так что я вожу свой выводок по музею, это как второй дом. Подумываю о мозаике, хочу научиться технике, и самой мне очень хочется поработать. Птиц хочется сделать огромадных, цветных, шумерских. Не подумай, что я поехала, просто хочется не букв, а чего-то осязаемого.

Перечитала прозу Пушкина, критики, дневник фрагментарный, заметки всякого рода. Так мне его жаль стало. Из вольнодумцев (диссидентов – у него же нашла это слово в статье о Радищеве) в царские хоромы, шлянья по балам, глупости царской цензуры. Потом подумала о Фонвизине, Грибоедове, Тютчеве, Державине – государственные умы формировали словесность, никаких разночинств и бесчинств, разве что заблуждения юных лет. Лермонтов особняком. Разумеется, перечисленные – гении, я не к тому, так просто, размышляю о России, временами. Здесь все это иначе читается, Заграницей.

Ем и сплю изрядно, словно бы готовлюсь к чему-то, словно бы мне предстоит что-то такое, для чего сейчас разумнее затаиться и физически отдыхать. Оправдание лени?! Только с детьми я пробуждаюсь от спячки, хотя по дороге к ним все еще с трудом скидываю с себя вялую дрему. Завтра встречаюсь с Алоной и режиссером. Перечитали с Федькой вслух сценарий на иврите, не так уж и плохо и глупо, как мне показалось, когда я читала сама. Или утешаю себя?