Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

‹…› Подумала, что тема иностранства еще не полностью мною изжита. Только начата. Думала про историю брата и сестры, нашедших друг друга после долгой разлуки. Они говорят на разных языках, соединительный – английский. Роман между ними – между двумя иностранцами, являющимися родными братом и сестрой. Странный вид инцеста. Продумывала их историю. Как вышло так, что они были разлучены в детстве, кто их родители, что с ними случилось потом, как они встретились, что-то такое хочется написать, где был бы роман на фоне «вавилонского столпотворения», где брат с сестрой являются по отношению друг другу иностранцами. Но все еще смутно. ‹…›

151. И. Лиснянская – Е. Макаровой 4, 11 декабря 1994

4 декабря 1994

‹…› Прочла наконец свою книжку о «Поэте», знаешь, она мне понравилась – такая странность, нужно дать в сносках или примечаниях несколько уточнений, исправлений и дополнений. И все. Ты, как всегда, права. ‹…›

11 декабря 1994

Леночка, солнышко мое! ‹…› Но какое у тебя письмо! Просто произведение искусства, как ты дивно описала свое всматривание в выставку японскую, во все предметы живые – в листву, в высветленные лица прохожих, в их силуэты! Как страшно – насчет Бен Гуриона и Эйхмана. Что творится, что деется, мой Шабес-Гой! Семен сразу схватился за твое письмо, был потрясен всем – и как ты пишешь и, в особенности, историей с Бен Гурионом. Да, моя дорогая, – и от судеб защиты нет! У вас творится, и у нас творится уже не бог знает, а черт знает что. Все это очень и очень печально, горько. Интересно, что за эссе ты написала? Такое совпадение – Семен тоже сейчас читает критику и письма Пушкина. И без конца заходит ко мне прочесть то или иное из него. И мне его тоже очень-очень жаль. Мне вообще сверх жаль всех истинных поэтов, гениев, писателей. Они для меня всегда живые и близкие родственники. Вот сейчас для меня опять стали близкими родственницами Цветаева и Ахматова. Правда, последняя все попрекает, совестит и казнит. Боюсь, из-за нее я впала в депрессуху. Но я уже стала выпивать лудиомил и сразу почувствовала себя гораздо-гораздо лучше, уже не хмурая, менее, вернее, совсем не раздражительная к вечеру.

‹…› Холодильник Минск, как я тебе писала (опять же не знаю в этом или пропавшем письме), мне подарили. Так что теперь легко. Не надо все вынимать, утрамбовывать, переставлять внутри старого, небольшого, тесного. Это очень облегчило жизнь. Правая рука уже действует, но еще слаба. Казалось бы – живи и радуйся: книжка какая ни на есть – вышла. Надеюсь, выйдет твой роман. Я определенно об этом говорить боюсь. Радуйся – у тебя такая талантливая дочь, такая хорошая, прекрасная, такой талантливый, образованный внук – чего еще надо, или, говоря словами тети Тони, – какой «шентявы» тебе еще не хватает (читай: шентява – птичье молоко)! Но мне все – мало, нет вас рядом, вы – на пороховой бочке, да и мы тоже. А газеты просто так не пишут: «Евреев надо уничтожать, как это делал Гитлер». Я устыдилась, когда прочла у тебя, что русской речью ты связана со мной. А я-то тебе все всякую белиберду пишу, – состояния да самочувствие – ничего путного. ‹…›

Стала рано ложиться, рано вставать – до Семена часа за два. Хоть с 6-ти – до 8-ми подумать, поразмышлять, стихи почитать тех, кого люблю. Вот и вся утренняя радость. Завтра попытаюсь кое-что постирать. Сегодня погладила смену постельного белья – выздоравливаю семимильными шагами. ‹…›

152. Е. Макарова – И. Лиснянской 15, 20, 29 декабря 1994, 1–2 января 1995

15.12.94

Полночь. Недавно мы с тобой говорили о том о сем. ‹…› Почитываю Борхеса. Человек-библиотека. Все у него интересно, но понимаешь как следует только те места в текстах, на которых он основывается, которые сам хорошо помнишь. Все же остальное, что или выветрилось из памяти, или просто неизвестно, – пропадает. Например, он пишет не о каббале, а о том, что он прочел об этой книге у Гершома Шолема. Он ссылается на ивритские источники, базируясь на знаниях о них Гершома Шолема, но Гершом Шолем все это извлекал непосредственно из иврита и гематрии, соотношения букв и чисел. У Борхеса, как у Данте с Вергилием, в каждом случае ссылка на кого-то, – что он, Борхес, думает о Данте через призму Мильтона. Я «Потерянный рай» со школы в руках не держала, а раз так – надо или бежать перечитывать Мильтона, или сдаться. ‹…›