Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

А пока я все мыслю с отрицанием не, так въедливо это: «дочь-не-дочь», «отец-не-отец». Эта, одна из основополагающих мыслей твоего романа: «жизнь-не-жизнь», «смерть-не-смерть» – во мне застряла крепко. Как «заноза-не-заноза». Себя же я называю: «Зануда-не-зануда». И данное «не» меня примиряет с собой. Какую чудную лазейку из «руин» ты мне дала. А м.б., – не одной только мне. ‹…›

Как все-таки обмануть время? Как и кому молиться, чтобы оно растягивалось и сжималось в нужном для тебя ритме? А ты не умеешь обманывать время, ты его все время обгоняешь. Тавтология нарочитая.

Скорее бы кончилось у нас время-не-время, уж что-нибудь определилось бы. Но вряд ли до этого можно дожить. О чем ни подумаю в связи с нашим здешним временем-не-временем, ничего, увы, лучезарного впереди не вижу. Предугадываю мрачную определенность.

2 апреля 1995

Доченька моя! Сегодня мне предстоит смешной день, как бы вместо 1 апреля я через Ир[ину] Серг[еевну] договорилась проконсультировать Семена в нашей, возле дома, платной поликлинике. Ир[ина] Сер[геевна] упредила меня, что договорится со знакомым протезистом, чтобы Семен пошел к нему, только в том случае, что пойдет обязательно. Консультация – 20 тысяч. И вот Семеновы зубные дела почти разрешила Мызникова, а пойти все равно надо, раз обещано, то пойду я. Хотя консультироваться мне незачем. Смех – да и только.

А вчера на ночь читала «Вопросы литературы», а именно об Айзенштадте довольно объемную и хорошую статью. Это был час моей отрады и благодарения Господу: спасибо, что Айзенштадт дожил до дня признания. Спасибо, спасибо! ‹…› Рядом, параллельно Айзенштадту, упоминаются Батюшков и Баратынский, Тютчев и Лермонтов. Эти соотнесенности Блаженный заслуживает. Он рассматривается в статье как религиозный поэт, а не как поэтическая религиозность. Тут и богоборчество, и юродство, и многое… Не способна пересказывать, но абсолютно способна понимать ее сочувственно и радоваться.

М.б., получив от меня письмо, Айзенштадт подумал, что я эту статью читала (попалась в Л. 1994 г. случайно), ибо я вкратце высказала ему о его поэзии именно то, о чем пространно говорится в статье: «Бытование и поэзия Айзенштадта»[252]. Видишь, в конце концов истинный дар Божий не может быть не признан. Хорошо, что это произошло прижизненно, а не посмертно (Анненский). Я даже и проснулась в хорошем настроении.

‹…› Через десять минут буду собираться на консультацию, какая мне не нужна. Странно, что у меня еще не выдирают зубы вместо семеновских и не протезируют вместо Семена. Я – бесконечно заменяющий. На этой смешной ноте ставлю точку, хотя в письмах к тебе у меня сплошные должны быть запятые. Хорошо, что не многоточия. Лишь кое-где т. д. и т. п. ‹…› У твоих героев «Смеха на руинах» тоже бывали такие ситуации, так что все идет в соответствии с упорядоченным тобой абсурдом. Сейчас докурю сигарету «Л. М.» (так расшифруем по-папиному) и двинусь заменять. ‹…›

Ленусенька! День тот же. Ночью выпал снег, а теперь тает, вовсю светит солнце. Сейчас около часа дня. Я благополучно выполнила роль Заменяющего. Шабес-Гойка уже вернулась домой. Описать эту смехотворность, какая была в моем коротком объяснении врачу, почему я Заменяющая, трудно. Это под силу только твоему перу. Сама врачиха изумительная, глаза умные и добрые. Я ей вручила, как наказала Ир[ина] Сер[геевна], Семенову огоньковскую книжку «Уголь, пылающий огнем» о Мандельштаме и конверт с 20 тысяч[ами]. Вошла на вызов: «Липкин», чем заставила переглянуться ожидающих своей очереди. Короче, вынесла ценный, хотя уже мне известный совет: спать в протезах, сосать недели 2 сосательные конфеты, полоскать рот крепкой заваркой чая. 2 последних совета постараюсь выполнить. ‹…› Пошутила безо всякого ехидства, вернувшись домой: «Ну, Сема, теперь я и умереть должна вместо тебя, когда, не дай Бог, понадобится». Он не обиделся, но я и не собиралась его обижать, ибо вернулась домой, как возвращаются люди с хорошего спектакля, вся сияющая. ‹…›

5.4.1995

Леночка! ‹…› Видно, я и впрямь – сумасшедшая, но, увы, не в свою пользу, – подавай мне порядок, время. Если я два-три дня в какой-нибудь занудно-организационной лихорадке – и я не человек. А как все люди? Ведь живут и трудней и напряженней меня, и с ума не сходят по пустякам. Ненавижу себя. И тут до любви – не два шага. ‹…›

Доченька – одно зимнее, одно – весеннее – весь мой скудный улов.

* * *

Такая мгла,
Что ночь светла
На фоне мглы.
И я жила и не могла
Просить взаймы
Ни слов, ни хлеба, ни рубля
И ни тепла…
Но где же небо, где земля?
Такая мгла,
Что я – мишень,
И я кричу:
Убей меня – я только тень,
Я спать хочу[253]

.

* * *