Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Я так много пишу о Шмиде, так как это оказалось самым сильным впечатлением в Гамбурге, хотя мы и прокатились по Эльбе, видели ратушу с жутким новым памятником Гейне на площади перед ратушью. Город мне понравился – зеленый, очень зеленый.

Много и подробно мы с Семеном рассказывали чете Шмидов о тебе. Его жена Ира полуеврейка с очень интересной биографией. Это – отдельный рассказ. У меня уже не остается времени в этом письме на него.

Доченька моя, когда будешь посылать папе деньги, присылай мне какую-нибудь мелочь типа карандаша или еще чего-нибудь недорогого. А то я и впрямь как ребенок. Огорчилась, что мне нет подарочка. ‹…›

169. Е. Макарова – И. Лиснянской 3, 17 декабря 1995, 20 января 1996

3.12.95

Мамик, Алик починил мой компьютер, первое, что на нем было, – твои стихи, я их сразу же по получении начала переписывать, а потом он отчего-то заглох.

Ваши письма подняли мой дух, но мои мозги или, скорее, все мое физическое тело (пара-апчихологический бред) пока еще способны производить одни лишь сновидения, да и те стираются пробудкой. Надеюсь, что это не признак депрессии, а потребность чего-то там во мне перейти в иное состояние. Мне очень понравилось определение Лидии Гинзбург[279] – у Мандельштама импульс тотчас переходил в поступок, в действие, т. е. он вел себя импульсивно, хотел читать стихи – читал, хотел догнать Гумилева и идти с ним, а не с тем, с которым договорился идти в другие гости, – такое не каждый себе может позволить. И что правда – такие люди раздражают, если не понимать характера. Я этому качеству завидую. Сколько было сделано из вежливости или из страха кого-то обидеть, подвести, быть неверно истолкованным! И никому не лучше оттого, что ты сделал что-то по вышеуказанным причинам. ‹…›

Через неделю будет точно известно про французский проект, – если да, опять гонка, если нет, несколько месяцев покоя, это и страшно, и прекрасно. ‹…› Я столько всего перевидала за этот год, хватит на «Улисса», но, думаю, за большие формы сейчас не браться, попробовать очень короткие зарисовки, где каждое слово весомо, привести в порядок родную речь.

Федя решил еще задержаться в Иерусалиме, до середины января, потом он поедет в Берлин, а оттуда в Прагу – учиться. Все наши идеи о высшем образовании хороши безусловно, но нет правил для особо одаренных натур. Мне литинститут нисколько не помог, из всего, что проходила, запомнила настолько мизерно-мало, кажется, даже в подкорке выученное не отложилось, – все, что изучила сама, – глубоко сидит. А вот работа у Эрнста мне дала очень много, по сей день ему благодарна. Например, понимание визуального пространства – от перевода его рисунков в рельефы. Понимание пространственных моделей – только со Сретенки. Ни в коей мере не из Суриковского института. Федя читает письма Пушкина к Наталье, – и от них – к прозе. Он человек, которому нужна творческая атмосфера, и это есть в Праге, я была там в Высшей школе кино и фотографии – очень хорошие лица, свободные, хорошие работы. Так что по мне – лучше не придумаешь. ‹…› Ясно одно – Федя по природе своей – композитор, у него еще нет достаточного опыта – но есть чувство композиции во всем, за что ни берется. Он ее слышит, видит, пытается передать. И в музыке, и в рисунке, и в фотографии, и в прозе, и в переводах.

17.12.95

Я так приободрилась, услышав твой голос – пишешь про Тарковского, строчишь под кофе и сигареты. Молодчина.

Представь себе, меня вместо Москвы отправляют в Баку, на неделю, преподавать. С конца января до начала февраля. Самолет прямой. Извивы судьбы.

‹…› Федя звонил из Берлина. Пока непонятно, что он собирается делать. Естественно, я за него волнуюсь. Он, при всем его уме, еще ребенок, легко возбудимый и легко ранимый. Так бы хотелось залечь у тебя дома, но не быть усталой, как это постоянно случается, а свежей и спокойной, без дерготни. Это из разряда «мечт».

Вечер. Хорошие новости. Мы получили все! деньги на фильм про Швенка. Снимаем продолжение в апреле. ‹…› Следующая «тайная» новость – мне и вправду позвонили из Лос-Анджелеса, и вправду меня собираются взять в большой проект. За большие деньги. Такие суммы, думаю, предлагают профессорам или академикам. Но главное – я согласилась бы делать такую работу даже за гроши, а тут! Ночью пришлют факс с предварительным соглашением, на подпись. И хоть Семен Израилевич не велит мне задирать нос, я его на секунду задрала. Все-таки мне было очень трудно в течение нескольких лет.