Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Кто знает, м.б., возьмусь за автобиографическую повесть «Человек за кадром». Но ты убедилась, что в прозе я не сильна, говоря об «Отдельном» это заметил и Семен: «Твоя вещь и хороша тем, что прозу писать не умеешь». Но надо чем-то спасаться. И м.б., отписав тебе письмо, возьмусь. Стихи же приходят ко мне только в полной лениво-беспечной обстановке. Живу в этом смысле надеждой на Переделкино. ‹…›

16.2.1996

Доченька! Какая обида, стала складывать по страницам письмо и увидела, что нет первых четырех страничек. Как в воздух поднялись, в воду канули, в землю провалились. Помнится, сначала шли «полезные советы» тебе. А дальше небезынтересный рассказ о проводах Лидии Корнеевны, и как кто себя проявляет. ‹…› Там, между делом, я тебе написала, как меня всю дорогу и при стоянии 40 м[инут] на морозе буквально держала на ногах Наталья Солженицына и как говорила мне, что Исаич постеснялся подойти ко мне познакомиться и что прочел мою «Шкатулку» и сказал: «Только такой поэт, как Лиснянская, и никакой другой, тем более – литературовед, не мог расслышать и увидеть Цветаеву в “Поэме”, и что она (Лиснянская) меня абсолютно убедила». Но это – мелкий штрих из того, что я тебе описала. ‹…›

20.2.1996, 8 утра

Доброго тебе утра, когда ты проснешься! Деточка моя, девочка моя, красавица, дай Бог тебе сил и здоровья! Я раскрыла глаза, бросилась на кухню, выпила кофе, помолилась, схватила в правую руку сигарету, в левое перо. Семен слышу, уже вышел, стелет себе постель и сейчас начнет завтракать. С завтраком справляется самостоятельно – творог, яблоко, курага, кофе с молоком. Он привык к тому, что, когда я работаю и тебе пишу письма, на кухню не захожу. Сегодня хочу прибраться в комнате и хоть как-то, пусть по-домашнему, одеться – придет «знаменец» за «Отдельным».

‹…› Если бы не папа, снова прилетела бы на недельку без напряга для тебя, без моей тогдашней болтовни (молчала дома два месяца подряд), без пещеры. Хотя, скажу тебе, и церковь Иоанна Крестителя, и пещера, где он провел 25 лет, и роза, подаренная монахом, оставили в моей памяти и в душе неизгладимое впечатление. Ты, моя родненькая, свезла меня именно в то место, которое незабываемо для меня. Правда, тебе было еще рано делать такой спуск и подъем, и это меня огорчает, а то, что я задыхалась, подымаясь, то, слава Богу, все обошлось, я не устроила вам сердечный приступ, когда нужна «скорая». Господь был ко мне милостив. Но этот вид с серо-сиреневыми облачками деревьев, эта церковь, сохранившая запах миро и ладана, не смешанный с выдыханием углекислого газа людьми в ней случайными, а эта роза! Мне сейчас жаль, что я ее не забрала с собой, не засушила ее лепестки в своей тетрадке для стихов.

Ты мне говорила, что эта прогулка в пещеру даст мне импульс для стихов. Все может быть, а пока это посещение церкви и пещеры Крестителя дает мне стойкий запах жизни и волю к ней. Ах, моя непослушница, как хорошо ты знаешь, что кому нужно. И разве только, что нужно твоей матери? Нет – многим. Только ты не желаешь знать, что тебе нынче нужно. Но – молчу.

‹…› Семен все восхищается моим «Отдельным» – на одном дыхании, все время обогащается характер (кусок, где Айзенштадт, я переписала). Спасибо тебе за твою редактуру. Жалко, не было со мной всего, ты, м.б., больше полежала бы на своей тахте, и было бы мне больше ЦУ. Я перестроила кое-что по твоему совету, полуразобрала одно стихотворение А. Т., снабдила каждую главку эпиграфом из Тарковского. Вчера вечером, проведав больную Лиду, по ее просьбе, дала и ей почитать. Она в восторге. Что же до меня, мне уже ничего не нравится, кроме заглавия. Ей-богу, не вру. ‹…›

Деточка, уже прибралась в комнате с помощью Валентины. И немного похудев, все-таки при легкой нагрузке имею 180 ударов в минуту моего сумасшедшего сердца. Села на строжайшую диету – надо 8 минимум скинуть, и тогда, я уверена, буду бегать, как бегала с тобой по Переделкину и за тобой – по Москве. ‹…›

Пообедали. Ели: тертую свеклу, щи, бушевские куриные ножки с рисом, Семен и Валентина по яблоку. Бушевские куриные ножки здесь называются «окорочка». ‹…›

А еще тебе хочу описать литкоммунистическо-фашистскую обстановку. Дня 4 тому назад в большом зале ЦДЛ чествовали известного критика-антисемита, первого критика из «Завтра». Зал был битком набит – у всех в руках по газете «Завтра». Присутствовал кроме лидеров нацпатриотов высшего ранга и Зюганов, которого встретили вставанием и аплодисментами, почти как Сталина. Главную речь произнес небезызвестный тебе Куняев («добро должно быть с кулаками»). Прежде он в своем нацпатриотизме и антисемитизме от коммунистов открещивался, а тут, поняв, что это и есть главная опорная сила фашизма, приветствовал возвращение коммунистов к власти. Такая веселая картинка.