Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

‹…› Я рада, что перевела для вас на русский статью и что она произвела впечатление. Для того чтобы написать книгу, нужен еще год минимум на поиски, расшифровки, сведения всех знаний о каждом человеке в отдельности в целое, построение структуры, но пока не хочется забегать вперед, есть еще один 1000-страничный документ от руки, на готическом немецком, – дневник Манеса[330] из Терезина в Лондонской библиотеке, недавно передан туда дочерью Манеса. Сережа скоро поедет в Лондон. Эти извлечения из небытия такой захватывающий процесс, я столько узнаю попутно, столькому учусь. Статья эта уже переводится на чешский и немецкий, выйдет в Праге в конце этого года в очень престижном издании, надеюсь, люди заинтересуются. На эту только работу у меня уходит по 8 часов в день. Минимум.

Затем моя Фридл. Дело движется к развязке, как мне кажется, и здесь. Купер[331] (дир[ектор] В[изенталь] – ц[ентра] в Лос-Анджелесе) сейчас в Иерусалиме, отсюда он летит в Вену на встречу с министром культуры, надеется получить от Вены полмиллиона, – думаю, получит, если не все, то почти все, – и, когда все бумажные дела оформятся, я должна буду переключиться с лекций на эту американо-европейскую манию-грандиозу (в бюджете 150 тыс[яч] дол[ларов] только на издание монографии, такие расценки), – сколько туда надо будет вложить времени и стараний – сама понимаешь. Так что сейчас форсирую исследование по лекциям, похоже, и на это мы получим дополнительные деньги, – и еще на два фильма, один из которых хочу начать снимать в ноябре. Это для меня очень важный фильм, я пришлю вам сценарий. Из всего пока самое ценное – это то, что я хорошо сплю ночью. Одна бы я ничего не могла сделать. Леша делает огромную работу по упорядочиванию материала – вы видели это в статье, такую вещь просто по выборке я бы одна делала полгода, – надеюсь, вы представляете, что все материалы по лекциям – это рукописи из гетто, а значит – сколько почерков, и, если это машинопись оттуда, тоже не всегда просто прочесть. Сережа переводит с немецкого и пишет все официальные бумаги, запросы в архивы, библиотеки, отчеты фонду и пр.

Сейчас к нам подключился молодой человек, лингвист, с хорошим знанием иностранных языков, он откликнулся на объявление, которое Леша повесил в университете. Это такой милый увалень, добродушный умница, – тоже живет здесь один, родители-биологи в Америке.

На фильм про Мауд[332] мы получили все деньги, но наш режиссер Сеня[333] попал в автомобильную аварию, сломал руку и ногу очень основательно, благо жив, но работать сейчас мы не можем, он должен выздороветь. Меня Фима[334] и Сеня не очень дергают, справляются сами, Фима обо мне так по-доброму заботится, он очень трогательный и талантливый безмерно человек. Талантливые люди – щедрые.

Солнце жарит в окно, а окно грязное. Надо мыть. Подрядимся с Манькой. Она умница, такая стала девочка. Федька просто прелесть. Они оба свободные, достойные люди. И очень дружат. Ездят вместе гулять, ходят на прогулки и философствуют – отрада для родителей. ‹…›

200. Е. Макарова – И. Лиснянской Февраль 1997

Мамик, привет! Хорошо, что объявился Давид[335], и я могу послать тебе письмецо и деньги на книгу. Честно говоря, столько всего – работы – работы – работы, что я даже не знаю, как описать. С появлением имейла приходится еще больше напрягаться – отвечать на вопросы из Лос-Анджелеса, да чего там.

Начала про Фридл с предисловия. Пришла мне в голову структура, теперь собираю все по главам – какой материал к чему и почему. Идея вещи проста – Фридл пыталась все на свете понять, для этого и были три года изгнания, – в это время написаны лучшие картины и самые важные письма, где она анализирует то, о чем думала, потом попадает в Терезин, работает на износ, об этом времени есть только свидетельства очевидцев, работы детей и самой Фридл да сбивчивый конспект лекции о детском рисунке. Она погибла в октябре 44 года, полгода осталось до конца войны, так и не поняв, что же она смогла сделать с детьми в концлагере. Этот огромный опыт Фридл собиралась расшифровать после войны, поэтому все так тщательно подписывала, и даже отметки ставила, для себя, – ясно, что надеялась за это сесть дома, в спокойной обстановке…

‹…› Получится? Не получится? Трудно, будучи настолько внутри истории, оценить. Чтобы сделать это – нужна тишина, сосредоточение. Ты знаешь мою жизнь. В ней есть все, кроме этого.

Скоро мне переведут деньги на другой проект – «Лагерная культура в XX веке», пока хочу закончить исследование обо всех лекциях (закончить?!) в Терезине, проанализировать темы, выявить структуру коллективного сознания людей в состоянии транзита – то есть о чем люди думают перед смертью? Терезин – это экстремальное состояние, сгущенка, но так можно понять многое про смысл жизни. Состояние несвободы (внутренней и внешней) – это и есть концлагерь, но это, мамик, длинная история.

Мы начали работать с Вики и Жан Клодом[336] над спектаклем.