Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Вот читала Пелевина – звезду. Ощущение хорошей пластмассы. Красивой по цвету, точной по конфигурации, вселенские мысли – для мультфильмов. Кафка превращал людей в пауков от страха – он боялся себя – муху, у него страх был нутряной, и, как у всякого темного гения, – его личный страх совпал или попал в резонанс с общим состоянием Европы того времени. А не совпал бы – сидел бы сейчас такой Кафка (по природе и силе дарования) на берегу Женевского озера, писал бы свои ужастики, – так его бы лечили или таблетками, или психоанализом. Потому что ничего страшного жизнь в Швейцарии не предвещает. И нечего нагнетать. Пелевин холоден – он конструктор пластмассовых зданий. А Кафка-то строил из крови и плоти своих личных страхов. Шума не терпел, любил темные ночи, когда кровь стучит в виски, а кажется, молоток стучит по стене, так громко. Это при том, что и Кафка мне чужой. Но я его, чужого, воспринимаю. А от Пелевина – ничего во мне не остается. Милей Митьки´[376] – откровенные похуисты, извини за выражение. Ты говоришь о Довлатове – я с тобой согласна – это очень точный писатель. Было бы у Глеба Успенского чувство юмора – были бы они братьями. Но Довлатов в Питере не один был такой – у него есть литературный близнец – Валерий Попов[377] – «Жизнь удалась» и другие вещи, Виктор Голявкин[378] тоже с ними, – эти писатели сильны своим лиро-ироническим взглядом на жизнь, наблюдательны и правдивы, – мне они все очень нравятся. Довлатов порасхристанней, – пил много, писал поденно, зарабатывал себе словом на жизнь. Это ведь очень важно, чем человек на жизнь зарабатывает. Я – работой с детьми, выставками, преподаванием не литературы вовсе. Ты мне пишешь про тусовки. И ты права насчет пены и настоящего пива. Но у меня в сутках 24 часа – и я выбираю, на что их тратить. Знаешь ли ты – я не была на премьере фильма про Фридл, Федя за меня выступал, не была на присуждении мне премии за книгу – Маня получала – где я была? Стекла чистила в Дании для терезинских рисунков. А ведь могла бы предпочесть тусовки, – многие бы предпочли – телевидение, пресса, – не важно, что здесь провинция, – это дает возможность продвигаться – личные контакты, переводы книг, литагенты… Книга Чуковского «От двух до пяти» не умнее моих книг про детей – но она издана во всем мире на разных языках. Скажешь, это была первая книга про детей. Нет. Это книга Чуковского. Огромного писателя для детей. Огромного. А от «Двух до пяти» – книга интересная, но не огромная, не сравнить с его стихами и переводами.

К чему это пишу? К тому, что мы все же живем в разных мирах – больше половины моего времени отдано истории катастрофы – или найди этому менее пафосное название – что означает – старики – архивы – изучения текстов – истории Европы со всех сторон, чтение, переводы, размышления, некоторые выводы. Например, в связи с лекциями, о коллективном сознании и коллективном бессознательном, что уже ближе к социологии и психологии, нежели к литературе.

Еще часть времени – на освоение новых областей – как снимать, как монтировать, как собирать вещи по документам в живую историю, или в мертвую, это уже как получится, – область дизайна и конструирования пространства – выставки – это тоже целая система, которой я уже овладела, не полностью, но понимаю в этом деле.

Еще часть времени – дом – как видишь, он у меня вышел на третье место, о чем-то и это говорит. Но даже и в этом всем я не нахожу себе места. Для одних – у меня нет академического образования, для других – человек неизвестный, где мои труды, научные публикации, монографии? Я не выношу институтов, занимающихся историей катастрофы, – как правило, это мертвые места, где заправляет мафия и гребет с мертвых душ. И так я выбрала изоляцию, или изоляция выбрала меня – и, подумав, решила:

1. Ограничить сферы деятельности. Уйти из музея – и уже мне страшно – как буду без детей! – но решение уже принято. 2. Написать в эти несколько лет то, что задумано. Книга про Фридл, книга про лекции в Терезине. 3. Остальные проекты – выставки и фильмы – делать только по контракту.

Это правда – характер моего «материала» – тяжелый – ты мне и в Москве говорила, что тебе трудно много про это слушать – а я этим живу, поэтому я все более и более одинока – наверное. Кафка одичал от осознания того, что никто не хочет видеть то, что он видит. Но он предвидел, а я – пост-вижу (ни в коем разе не сравниваю тексты и судьбу – только направленность внутреннего зрения). Похоже, в моем «пост-виденье» содержится смысл мне самой пока не совсем ясный.

Это почти что ответ на твой вопрос про смысл, что внутрь упрятан или вне-положен. Для меня – что так скажи, что так. Вопрос о том, кто кого ищет, – имеет смысл лишь в условиях конкретного контекста. Простой ответ – теизм и атеизм. В первом – ни шагу без веры в Провидение – поэтому – высший смысл (Бог-гармония-красота) нисходит с высот навстречу ищущим («Ищите и обрящете») – в случае атеизма – человек ищет смысла внутри, опираясь на знания, – но все это, конечно, схоластические определения. Ты это и без меня знаешь.