Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Ты пишешь: саморанение – самоирония – самоубийство.

Если человек случайно наступил на осколок – он поранился. Себя поранил. А если в человека летят осколки, то они его ранят. Осколки, обрубки, опилки, ошметки чьих-то судеб, распиленных, разбитых, раскромсанных, раскрошенных – это XX век. Я родилась сюда, видимо, не для того, чтобы занять свое место в шеренге, а чтобы даже близко ни к какой шеренге не подходить – стояние в очереди – это трата времени. Может, и не напрасная для сиюминутной жизни, но бессмысленная, если во что-то веришь, например, в непрерывность культуры. И с этой точки зрения неважно – публикуют, покупают, читают, знают, – или все то же с «не». Другой вопрос – для кого это все делаю – для себя, для знакомых, друзей, для широкого читателя?

Кого хочу ознакомить со своей точкой зрения и на что? На это нет ответа. Я могу проверить себя разве что так – что приносило и приносит мне удовлетворение? Наверное, когда я вижу людей, которые смотрят на то, что я им показываю или слушают то, что им рассказываю, и им что-то открывается.

Мамик, пора браться за дело. Напишу после.

Как и ты, не перечитываю. Любую фразу можно переиначить. Если так – значит, нет смысла и перечитывать.

Позвонила папе – сказать про его новую книгу. Что сказать – что-то хорошее. Голос у него почти плачущий. Ира больна – все дорого – нет никакой помощи ни от кого. Не вдаваясь в причины – тяжело. Вид из окна – красивый. Голубое небо – высокая сосна, кусты бугенвиллии – сильно лиловые – я не была на Синае и не видела этих волшебных рыб. Впрочем, видела, на фотографиях.

‹…› После 37 детей в музее и бессонной ночи собеседования с Америкой выбита из состояния неустойчивого равновесия. Вчерашний наплыв энергии (писала тебе письмо) сменился тупостью.

Читала блестящий текст Семена Израилевича про Багрицкого[379] – правда, что верные слова на верном месте – они настояны на длительном времени – и нет ничего лишнего.

Временами все мне кажется лишенным смысла – начиная с моего собственного существования. Может, от жары. Может, от одиночества.

Стих «От брошенных тобою фраз через моря и грады миндальным пахнет ядом. Неужто в мой последний час тебя не будет рядом?» – добивает. Силой, точностью и безысходностью. Если это пишет поэт – одно – если мать – другое. Ты бы Семену Израилевичу такое написала? Ты бы его пощадила. Ты говоришь – о последнем часе кто не думает? Если так – это относится и ко мне. Навела порядок в бумагах и в компьютере, – на всякий случай. Неприятный факт, но неотвратимый, не думать о нем нельзя, но лучше относиться к смерти как явлению.

211. И. Лиснянская – Е. Макаровой 15 августа 1997

15.8.1997

Дорогая Леночка! Постараюсь писать сжато – письмо пошлю почтой. Твой отрывок из предисловия прекрасен, я бы сказала, – превосходен[380]. Какая работа души и ума, а значит – слова. Все перед этим подвигом делается мелким, ничтожным. Видимо, ты сама не понимаешь, что ты есть. Да и я до конца не понимаю. Это – навсегда, пока есть воздух, которым дышит человечество, вбирающее кислород, но, увы, часто вместо углерода, необходимого для произрастания зерна, выдыхающего выхлопной газ. Но, слава Богу, – не газ газовни.

И все мои рассказы тебе о тусовках, массовках, разборках и очередях, в которых ты не желаешь толкаться – мое недомыслие, недопонимание твоей миссии. Но когда я тебе говорила: «хватит, страшно» – это не боязнь моей мамы «отрицательных эмоций», а жалкое желание отвлечь тебя, переключить от перегрузок, которые посильнее, чем на орбитальной станции «Мир». Не буду тебя ни вдохновлять, ни утешать. Ты в своем предисловии все написала – в нем – и вдохновение, и его божественный источник. И утешение, да – утешение. Ни за что не трать своего времени на мою дурацкую тетрадь – там ничего нет стоящего даже компьютерного внимания. Тем более твоего.

‹…› Доченька! Я даже не помню тех строк, которые ты мне процитировала с рифмой «ядом – рядом». В такой бессознанке я тебе катала тетрадь-письмо.

‹…› Сейчас похолодало. Хорошо, что я не отдала бархатный костюмчик, который ты мне привозила. Завтра Паша Крючков, который тебе низко кланяется, привезет мне его и шаль. Я в хорошей физической форме – почти ничего никогда не болит, кроме мелочей. А вот сесть и написать свою биографию на страницу – для антологии уже неделю не могу – противно (это из Бостона прислали факс – договор безденежный – составляют антологию поэзии. Меня будет переводить та, что переводила Ахматову – 4 стих[отворения] на русском и английском). ‹…›

212. Е. Макарова – И. Лиснянской 19 августа 1997

19.8.97