Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Сегодня все выглядит иначе – приятней. Вчера была у Ширы в Ашкелоне, долго ехала – тремя автобусами туда, двумя обратно, но не жалею. Все-таки она уникум. Все еще пишет, ходит плоховато, мелкими шажками. Еще думала о сказочных сюжетах. Скажем, история с детьми, которые обдурили Бабу-ягу – попросили ее показать, как залезать в печь, и тем победили смерть – почти во всех пьесах и театр[альных] постановках в Терезине. У цыган в Освенциме, наверное, была своя сказка «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел», – потому что цыгане пытались бежать, а не спасаться в культуре созданием Другой реальности. Например, сказка про трехглавое детище не подходила не тем ни другим, – детище было столь многоглаво, что не было смысла отрубать ему головы одну за другой.

Послушала песни, больше всего понравилось «Плач Израиля». ‹…› Стихи у тебя сильные, вот что главное, и их слышишь. Некоторые мелодии («Я вчера сказала другу») несамостоятельные. Что он собирается с этим делать дальше, оставить со своим голосом или раздать певцам? Он ведь знаменитый человек.

220. Е. Макарова – И. Лиснянской Декабрь 1997

Дорогая мамочка! Я тебе все собиралась писать, но откладывала это сознательно на тот момент, когда я вернусь домой после долгих разъездов, работы и дорожных размышлений. Мы с тобой – сильные натуры. Вот уж это точно. Что касается моей жизни, то сюжет ее весьма непрост. Иногда не нужно спрашивать, нужно понимать. Не нужно обижаться, нужно понимать. Представлять, что другой человек столь же чувствителен, столь же раним и беспомощен. Сейчас я чувствую себя лучше, уверенней, спокойней. Пройдя через огромные внутренние испытания, я бы сказала, душевную пытку, которая далась мне тяжелее тяжелого детства и остального неприятного, что было в моей жизни, – я очень изменилась. Все это происходило в течение уже нескольких лет, и ты, видя меня, реагировала лишь на мое поведение. Все же мне удалось в ненормальном душевном напряжении работать, быть ответственной, довести вещи до конца. И не сорваться.

Я построила стену, которая будет защищать меня от ударов. Эта стена во мне самой. Так что все зло людей будет рикошетом бить в них самих.

А я останусь только с тем – что люблю. Своим одиночеством, своей работой, может, снова стану лепить. Я лепила в Италии, и мне было очень хорошо. Окружающие или смирятся с тем, что я существую теперь вот в таком виде, или откажутся от меня. Это не мне решать. Мне ведь все равно, что думают обо мне или о моих произведениях. Но мне не все равно, что подумают о тех людях, от имени которых я пытаюсь говорить. ‹…›

Сейчас передо мной несколько задач. Первая – Фридл. Как в 10 городах Европы и трех городах Америки рассказать людям о человеке, который мне близок, какие формы найти, – как показать время – в книге я думала над системой сужающегося времени – ворот, через которые проходит Фридл, доходит до трагической точки – и снова в эпилоге – расширение в бесконечность (ее письмо). На выставке это передать очень трудно – из-за разных конфигураций помещений в разных странах. Может, это можно сделать с помощью коротких фильмов? Мы сняли 14 часов видео, из этого можно сделать 6 фильмов по 5 минут каждый – поставить в соответствующие точки выставки. Пока думаю и думаю, – что написать, и как – например, сегодня подумала о словах, которые тают в воздухе. Не знаю, есть ли такая техника – текст в воздухе, или текст, который возникает у тебя под ногами и исчезает, или пробегает по стене, и тает? Это было бы потрясающе! Потому что слова в этой истории – и впрямь дым, морок, – картины, текстиль, вещи – дело другое. Слова в такой выставке должны быть очень-очень продуманными, а мысли, может быть, оборванными. При этом вещи не должны выглядеть претенциозно, все должно быть естественно, но не гладко, Фридл гладкой не была. ‹…› Надеюсь, хотя бы на эту выставку осенью 1999 года ты выберешься.

Следующая вещь – над ней сейчас работают Сережа и Витя[383] – книга про лекции.

Когда Сережа напишет теоретическую-обзорную часть по отдельным темам (медицина, литература и т. д.), а Витя сделает все выборки (сколько лекций по таким-то темам, биографии каждого), – тогда я сяду и начну писать, т. е. еще непонятно каким образом складывать этот дом вместе. Пока я мало им помогаю, но, думаю, я уже немного пришла в себя от физической усталости, и энергии у меня стало больше. В Вене в последний день я принимала гостей – дизайнера и Регину, лежа на кровати.

И третий проект, на который еще так и нет денег – фильм про 92-летнего художника Бедержиха Майера. Это надо делать немедленно. И, если денег не будет, мы сможем снять все на нашу камеру, пока он в силах. Теперь, когда у меня есть своя камера, я могу снимать в счет будущего то, что люди сейчас не ценят, не понимают, но потом, даже если меня не будет, останется материал. Не то чтобы я думала о смерти, но те люди, которых так хочется запомнить, уже в весьма преклонном возрасте. ‹…›