Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Леночка, милая моя! ‹…› Я только сейчас вспомнила, что выставка в Граце была длиной в целый километр. Это же вдвое больше, чем от нашей дачи до станции! Как же ты смогла такую длинную площадь занять картинами, экспонатами и прочим? Ума не приложу. Сколько же надо сил и физических, и нервных? А я тебе еще всякую нудьгу в письмах развожу, ежедневную жалобную книгу заполняю. Но кому мне пожаловаться, кому? Пусть эта жалобная книга будет моим дневником. А может, и этот дневник прекратить? На первых порах мне казалось, что вот высказываюсь, жалуюсь письменно и тем самым избываю тревогу, страх. Но вот перестало и это мне помогать, нежелание работать, да что там – и жить, очень усугубили мыши, о которых любил говорить Булат, дескать, мышка рядом с ним сидит и смотрит телевизор. М.б., если бы я не пережила то, что пережила в галлюцинациях, я бы тоже мышей с рук кормила и умилялась. Но это мне не дано. ‹…› Леночка, родненькая, звони мне из конторы[417], как Сережа звонил Яне. А то ты из дому звонишь, мне поговорить хочется, да спохватываюсь, правда, не сразу, какие деньги у тебя летят. Я все же надеюсь, что справлюсь со своим состоянием. ‹…›

24.1.2000

Доброе утро, мое солнышко! Утро действительно для меня доброе – выспалась, да и засыпала без тревоги. Неужели произошел перелом в лучшую сторону и все устаканится? Выспалась ли ты? Я бы еще с удовольствием дреманула. По радио и в окне морозно: солнце похоже на расплывшуюся матовую лампу.

27.1.2000