Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

19 апреля 2000

Доченька моя, поздравляю тебя с пасхой, тебя и всю семью. ‹…› Семену я решила устроить праздник и нафаршировала рыбу. Долго возилась, так как Олька привезла мне не карпа, как я просила, а очень гордо – гололобика: это лучше карпа, гололобик, т. е. толстолобик без костей! Не тут-то было. Но рыба, хоть и мало, ибо костей, притом мелких, было половину весу, – удалась на славу. Семен раньше времени, еще горячую, попробовал и сказал: «Как у моей мамы, я ел и чувствовал себя ребенком в Одессе». Как готовила его мама, я не знаю. Но поверь, рыба получилась не хуже, чем у твоей бабы Михли[428]. Я высчитала, что не фаршировала 17 лет. Спрашивается, как высчитала? Очень просто. Для этого и только для этого надо писать стихи. По стихам вспоминаются события и их время. 17 лет тому назад я написала: «Я перестала быть, я рыбу фарширую». Так вот быть я не перестала, но с той поры ни разу не занималась этим трудоемким блюдом. А приезжала Оля помочь мне купить диван, что мы вчера и сделали с блеском. Я с диваном начала торопиться, узнав, что ты ко мне приедешь. Будто не в августе, а послезавтра. Спала сегодня как барыня, разметавшись на 1 метр 20 см. А кровать шириной в один метр вместе с комнатой будет ждать тебя. Ты придумала чудесно. Будешь у нас работать с прогулками к папе. Лишь бы все были живы и здоровы! Я, как всегда, боюсь радоваться. А радоваться есть чему. ‹…› Первой вестницей, помимо птиц, начала летать бабочка лимонница. Проснулась оса. Тут же выскочили из земли желтые цветочки мать-мачехи. Следом распустилась вербочка. На нашем участке их три маленьких. И тоже, заметь, – лимонно-желтого цвета. А травка едва-едва начинает проступать, оказывается, зеленый цвет отстает от желтого. Не гуляю, но сижу на крылечке, а дважды даже граблями поработала, сгребала прошлогоднюю листву. Кипит садовая работа, мне должны расчистить двор – договорилась, сделать скамейку, подбить крыльцо, заделать кусок забора, выходящего в лес, к теннисному корту. ‹…› Еще надо канавку прорыть и прочистить дренаж, а то на участке перед самыми окнами болотце. Не хочу, чтобы тебя комары съели, когда приедешь. Поэтому никакие стихи не пишутся, и это хорошо, сколько можно? Уже происходила какая-то инерционная накатанность, чего позволять себе никак нельзя. ‹…›

Я не томлюсь одиночеством, – дела, покой, окружающая красота. Да, Леночка, я никогда не знала и не замечала, что, например, яблони удерживают на себе листьев 10–20, прошлогодних листьев. Это на нашем участке есть одна вся корявая и кривая, уже поросшая грибом, а на ней крепко держатся коричневые листья, как будто из жести сделаны. Вот такие чудеса открываются вдруг – ни осенний ветер, ни дождь, ни снег не смогли до конца оголить эту старушку. А твоей старушке пора закругляться и подавать на пасхальный стол Семену рыбу-фиш, бабку из мацы, мацу и немного водочки. ‹…›

20 апреля 2000

Здравствуй, моя ласточка! Сегодня день рождения моей мамы. Ночью все думала о ней. Как жаль, что не с кем поехать на кладбище. ‹…› О маме я думаю светло. «Печаль моя светла» – не спутай Пушкина со мной! Леночка, я часто думаю над разными словами, ушедшими из нашей жесткой, цинично-ожесточенной жизни. Например, слово «печаль». Оно исчезло из разговорного словаря, как нечто слишком нежно-сладкое. А на самом деле какое дивное слово. Оно и рифмуется с отошедшими: шаль, вуаль… Но это и в самом деле – сладкие рифмы. Но есть еще много других слов, сопряженных с печалью, скрепленных рифмой. Например, печаль – даль. Эти рифмующиеся меж собой относятся более всего к моей тоске по тебе. Какая печаль, что такая даль! Если бы мы жили в пушкинские или даже в блоковские времена, когда эти рифмы были на кончике стихотворного языка, было бы уж совсем плохо. А тут все же – есть телефон и твой голос. Эпоху железного занавеса я исключаю – не было ни дали, ни печали. Последняя исчезла и теперь похерена под сорняком фени и прочего новорусского сленга. Конечно, некоторые слова, как разборка, крутой и т. д., вошли прочно в жизнь. Понятие «крутой», как мне кажется, – из английского, хотя само по себе это слово у нас, естественно, существовало. А вот имиджмейкеры и т. п. тоже прочно вошли в словарь, так прочно, как некогда греческое слово «тарелка». Некоторые новоприобретенные слова я уже не понимаю. ‹…›