Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

На улице пасмурно, даже птички не так громки. Можно подумать, что сырой воздух плохо пропускает звук. Но в окне даже через решетку красиво, зелено. Зимние рамы сняты, и свежевымытые стекла прозрачны и радуют глаз. Семен сидит на крыльце. ‹…› Черток время от времени посылает Семену вырезки из израильских газет, которые могли бы заинтересовать. В последний раз прислал о Бродском. И еще показания Эйхмана. Я, доченька, постыдно малодушно отказалась читать. Естественно, понимая свое малодушие, стала думать о тебе и о твоей работе, и о том, сколько горя ты приняла в свое сердце. Я не могу о себе сказать, что я черства и так уж сильно охраняю себя от переживаний. Тут дело, видимо, в другом. Впервые задумываюсь, что у разных людей разные объемы души. У твоей души, вероятно, такой большой объем, что горе не целиком заполняет ее, остается место для уравновешивающей радости. Но это я грубо говорю. Кроме радости есть и еще разные чувства и даже заботы, создающие некий баланс. У меня, видимо, душа малого объема, во всяком случае гораздо меньшего. Видимо, не случайно я не могу, например, совмещать писание с готовкой обеда и т. п. Что-то по поводу объема я верное нащупала. Понятия «большая душа», «широкая душа» – не есть то, о чем я думаю. Понятия эти – нравственного порядка и относятся скорее к «доброй душе», нежели к вместительной. Доброта и широта – лишь некая часть вместительности. Вот так пишешь тебе, и какие-то простые мысли прорезываются, но не как зубы мудрости, а как молочные. Все о тебе думаю. И про слово «печаль» не вдруг написала. ‹…›

23 апреля 2000

Доченька, добрый день! ‹…› Сегодня минут на двадцать выходила, граблями подбирала в кучу прошлогоднюю листву, свидетельницу не нашей с Семеном жизни. Листву надо сжечь, уже целая гора образовалась, все жгут, а я боюсь не из сентиментальных чувств, – из чувств противопожарных. Цыплячьи цветы вербы уже отцвели, хотя сегодня Вербное воскресенье. Но я разглядывала листву на вербе, она еще вовсю не распустилась, и все деревцо – словно бы в бутончиках, и трудно поверить, что не зеленые цветы распустятся, а просто листья. Этой весной все мне в новинку, – как в хорошую, так и в плохую. Но о насосе и о заборе так панически, как позавчера, я не думаю. ‹…›

У нас с тобой пропорционально объему наших душ – совершенно разные объемы внешнего мира: я разглядываю почки-бутончики на вербе, ты разглядываешь страны. Конечно, в разных странах ты загружена работой, но ведь что-то видишь. Так что обеим нам вполне хорошо, думаю я. ‹…› Сейчас в моей комнате я раскрыла все окна. Дождя еще нет, но небо серое. Однако это не сумеречная зимняя серость, а легкая, весенне-летняя. ‹…› Днем птицы уже почти не поют, а так едва бормочут-щебечут, значит, уже обзавелись семьями, свили гнезда. Но вот одна птичка запиликала с присвистом – то ли окликает кого, то ли еще холостая. Ведь иногда, я это слышала в Малеевке, соловей, так и не призвавший своим пением самку, до самого конца лета ищет ее, кличет свистом. ‹…›

24 апреля 2000

Чудесный по красоте день, Леночка! Нежность первой зелени меня всегда приводила в восторг, поэтому я в конце апреля всегда спешила в Дом творчества, к его окну и к своей тетрадке, которую я на ночь закладывала между томиком Пушкина и книгой, например, Мандельштама, приговаривая: «набирайся ума». А в прошлое лето я уже сочиняла, сидя за компьютером. Так же и в эту зиму – весну на даче. М.б., поэтому стихи мои стали плохи? ‹…›