Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Леночка, доброе утро! Оно еще доброе, хотя вчера по телевизору сулили сильное похолодание – время цветенья черемухи. Сегодня ровно неделя, как ты не звонишь и ровно год, как мне Солженицын вручал премию. У меня такое чувство, что этого праздника и вовсе не было. ‹…›

Вчера вечером твоя старуха – Афанасий Фет – решила не кормить Фиску, задумалась, и чуть было не сломала ногу, ударившись о доску приоткрытого погреба. В нем еще находился насос, но он уже не был погружен в воду, а в таком случае его надо выключать. Выключить – выключила, а вытащить, конечно, не могла. В общем, все хорошо обошлось, к ноге я долго прикладывала мокрое полотенце и думала, что ходить не смогу. Но на мне все как на собаке заживает. Утром встала и пошла, – всего-то маленькое нытье в щиколотке. Как глухое воспоминание. ‹…› Завтра поеду с Мариной покупать стиральную машину, еще не факт, что ее смогут подключить к старым трубам в доме. Но буду надеяться. Придется и холодильник покупать, этот течет, отработал, видно, свое. У Афанасия Фета сейчас сплошной быт, и где они «шепот, робкое дыханье, трели соловья»? ‹…›

263. Е. Макарова – И. Лиснянской 30 апреля 2000

30.4.2000

Мамик, привет! Твое письмо – просто блеск! Я знаю, что откачивание воды тебе не по плечу. Но то, что ты живешь средь природы, что при тебе крыльцо (слово-то какое!) и листья, которые на твоих глазах вылупляются, – придают твоему письму совершенно другие краски, – это не город, с его кирпичами и серым асфальтом.

Что до твоих колебаний и самооценки – здесь мне ориентироваться трудней. По-простецки если, я вообще не понимаю, откуда эти вещи растут, как возникает эта настоятельная необходимость самооценки. Я тут вязну. Если мне то, что я делаю, не нравится (не с точки зрения стиля, стиль – это поверхность правды-полуправды-неправды) – то меня никто не убедит в том, что это хорошо. И, увы, наоборот. Если только мне одной нравится, то и наплевать на остальных. Но ведь я и не чистый художник (но и не грязный), и так давно ничего спонтанного, поэтического не создавала, поэтому мне трудно почувствовать, что за самооценкой стоит – и я решаю просто – суета. Ты – прирожденный талант, ты видишь все двойным взором – изнутри и со стороны, и сама являешься объектом своего наблюдающего зрения. Но зачем тебе наблюдать себя творящую и выставлять перед самой собой свои создания на конкурс? Что-то вышло так, внутри сотворилось, что-то прошло не через те фильтры, и запачкалось, или покривилось, или даже перекособочилось – ведь и в природе происходят те же самые явления.

Ужасно хочется прочесть вашу книгу-на-двоих[432].

Странно, что результатом самого длиннющего периода моей жизни (1988–2000) стали две книги – одна по-немецки, вторая – по-английски. Вторая – это что-то вроде архипелага, о жизни и философии европейского еврейства в сгущенном времени и пространстве предсмертия. Русского варианта как такового не существует. Есть отдельные части, как та, что я вам с Семеном Израилевичем давала почитать. Такие вот превратности судьбы.

Осталось полтора месяца от всех этих 12 лет исследований, и дело в шляпе. Не знаю, как будет оценена эта книга и будет ли. С июля, после Оксфорда, я смогу, надеюсь, перевести дух, осмотреться и если не определиться в ином направлении, то хотя бы жить в прежнем с меньшей интенсивностью.

Послезавтра от нас уедет редактор из Вирджинии – Майкл Кубат, славный парень, который за 2 недели перелопатил 700 стр[аниц] русского английского на американский английский. И через восемь дней прилетит из Вены Мальвина, с которой мы оформляли книгу Фридл, чтобы сделать эту книгу «Университет над Пропастью» или «Университет над Бездной», в переводе с английского. На все это у нас с Мальвиной 3 недели. 700 стр[аниц] и 300 иллюстраций. Мы должны делать по 40 стр[аниц] в день – начисто, это пойдет сразу в печать. Такая жуткая ответственность!

‹…› Я с удовольствием куплю Семену Израилевичу одежду, только измерь его талию! и скажи рост. Поскольку я промахнулась с тюбетейкой, нужно покупать точно по габаритам.

Ходила ли ты с Олей к врачу?

Ох, скорей бы все осталось позади – и выставка, и, конечно, самое трудоемкое дело – книга, – просто не верится, что через полтора месяца арабские печатники заложат матрицы в машину, – и в первых числах июля из всей этой многолетней головной боли возникнет вещь – и скоро станет привычной, как ножницы или ручки, раскиданные по всей квартире. Но для того чтобы это произошло и чтобы не пришлось потом плакать из-за ошибок и неверных подписей под картинками, сейчас я должна быть крайне собранной. ‹…›

264. И. Лиснянская – Е. Макаровой 3, 6 мая 2000

3 мая 2000

Леночка! Несколько дней тебе не писала, не потому, что удручилась твоими словами о зеркале и старении, а потому, что ты мне на письма не отвечаешь. Это как в пустоту писать. Но буду писать как в твое зеркало, где я тебя не вижу ни в веснушках, какой ты была в юности, ни в морщинках, какие тебе явно примерещились. ‹…›