Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Рильке же, не завершив детства, все время к нему возвращается, возвращается болезненно, и болезненность эта вылезает в разные моменты его взрослой жизни. Мы с тобой также не завершили детства, но меня беспокоит не мое детство, поэтому я о нем так скупо писала в биопрозе, а твое. Моя виноватость упразднила все мои детские страшные воспоминания, т. е. они остались, но преломились через твои. Бедный Рильке! Чего только он не боялся в детстве – почти всего. Мать его описана великолепно, она медленно сходила с ума, ей всюду мерещились булавки, даже в еде, и она ела только жидкое или перебирала печеное по крошкам. А как Бригге любит свою маму! Обязательно прочти, если не читала. Вот приедешь и на дачке у меня прочтешь. А как чудесно пишет Рильке! Да чудесно пишет, и тут хочешь не хочешь, вдруг начинаешь сравнивать свое писание с его и понимаешь, что вовсе писать не умеешь. Не сравнивай, живущий несравним, – написал Мандельштам. А вот Оден пишет, что всякий поэт другого поэта сравнивает с собой и дает четыре варианта выводов. Мой вариант первый: боготворю! За этим вариантом мысль: я мала и бездарна. Но жутко читать, в особенности о смерти, он пишет о ней очень много и потрясающе ново. Но есть не омраченные ничем картины. Например, как мальчик со своей мамой любили рассматривать кружева, они не просто рассматривали, а разворачивали их, туго накрученных на бобину. И я подумала, что знала только один тип бобины, на которую наматывалась магнитная пленка. Так, одну бобину с первой в жизни записью Окуджавы я привезла в Баку, ее у меня украли, и эта бобина (или ее копия) каким-то образом попала к пограничникам, где по распоряжению начальства она была сожжена, а слушавшие невинные песни Булата отсидели свое на гауптвахте. А помнишь, как у меня почти до кости сгорела кисть руки и я, чтобы не кричать, бегала по комнате, вытянув вперед руку, на которую, как на бобину, намотали бинт, и орала окуджавские песни, особенно: За что ж вы Ваньку-то Морозова! Именно эта песня годилась для ора. А теперь его музей наискосок от нашей дачи, в десяти шагах. Там все время по субботам и по воскресеньям всякие мероприятия, выступают поэты с чтениями. Приглашают и нас. Именно поэтому я туда не хожу, как, впрочем, никуда не хожу. Но тут уж – очень близко, и мне сентиментально хочется прийти и в одиночестве повспоминать Булата и собственную молодость, дружественно пересекавшуюся и с Булатом. Мне кажется, что изо всех бардов, в том числе и Высоцкого и Галича, один Окуджава будет очень долго жить. Почему? О, это долгий ответ. Мне на этот вопрос отвечает удивительное сопряжение слова, музыки и голоса. Это если отвечать кратко.

Доченька! На улице холодно, но ясно. Солнце светит, Семен гуляет. Я не выхожу, лень во многое одеваться. Но завтра придется. Поеду на церемонию вручения премии Распутину. Я уже тебе писала, что этого мне не хотелось бы делать, но неудобно, и придется претерпеть. На банкет останусь минут на пятнадцать – для приличия и – домой. ‹…›