Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Дорогая мамочка! Сегодня три года, как мы живем в Иерусалиме. По-моему, здесь я разучилась сочинять. Чему научилась? Думать на разных языках. Это сомнительное приобретение для писателя. Мы небрежно говорим. Главное – понять и быть понятым. Цветаевские нюансы с уточнениями смыслов ушли куда-то в Красновидовские дали и затерялись в тамошних ивах, вдоль Истры. Та жизнь кажется совсем нереальной, вроде детской влюбленности в красавца Вана Клиберна.

Позавчера я шла не спеша на урок иврита в Бейт ха-Керем. Было туманно и волгло, что бывает здесь редко. Мясистые алоэ с красными бутонами напоминали тугие косы отличниц с нелепыми бантами. Без этих огромных алоэ можно было бы поддаться соблазну погружения в весеннее Рижское взморье. Оставалось 10 минут до начала урока, я решила покурить на камне, около ярко-зеленой лужайки, сесть к алоэ спиной. Но и спиной я ощущала эти зеленые щупальца с вязким светло-зеленым соком внутри. Горечь лечебного средства.

У меня три учительницы – Даниэла, Кармия и Лиора. Все они невероятно милые. «Мавох» на иврите «Лабиринт». «Мавуха» – «Я запуталась». Пока мы занимались с Кармией «лабиринтами», я вспоминала, какое слово изобрел Достоевский, долго вспоминала, надо признаться, но вспомнила – «стушеваться». А ведь такие вещи прежде мне не приходилось вспоминать – мы же не вспоминаем таблицу умножения.

Эти дни смотрела Российское телевидение, обе программы. Мама, я почти ничего не могла понять там. У нас в Кнессете тоже много говорят, но законченными, оформленными предложениями. Короткими. Идиоты и там и здесь. Но «идиотизм» качественно иной. Там у вас какой-то гомогенный поток, из которого трудно вычленить даже примитивную мысль, все сплошное, а здесь штрих-пунктирное. ‹…›

107. И. Лиснянская – Е. Макаровой 28–29, 31 марта, 1–2, 4 апреля 1993

28.3.1993

Доченька! ‹…› Сегодня день театра и меня позвали на чай здесь же (ком. 111), там Петрушевская[175] и 2 театроведа. Полчаса посидела с ними, рассказала о театре в Бурятии, рассказав, удалилась со словами: «Не сожалейте, от вас уходит посредственный зритель». А мой рассказ, если ты его забыла, такой: однажды, когда я с С. И. были на Байкале в Горячинске, С. И. меня повел в местный театр посмотреть столичную труппу из Улан-Уде. Спектакль (по-русски) состоял в том, что сначала, ровно минуту, показали женщину – жену изменяющего ей мужа. Далее женщина исчезла, но вокруг нее, в разговорах о ней, двигался сюжет с главными ролями: муж, любовница. Когда спектакль, который шел 3 часа, закончился и занавес опустился, на авансцену вышли кланяться все актеры. Все зрители и зрительницы, принесшие цветы, ринулись к пострадавшей, нагрузили и осыпали ее цветами. Пострадавшая – та актриса, что пробыла на сцене одну минуту.

29.3.1993 г.

‹…› Сегодня опять всматриваюсь в курицын глазик, и не проходит ощущение, что тебе очень сейчас трудно, что ты растеряна перед необходимостью добыть денег для спектакля и что сам спектакль, если состоится, все равно – опоздает. А м.б., все вкупе, все неудачи мелкие и крупные, все тревоги, все заботы. Настолько беззащитно твое лицо на фотографии, что трудно верить Чертоку (получили по почте письмо): «Инночка, Лена была у меня на радио – рассказывала о своем умершем в Москве друге Плисецком. Чудно выглядит, уверена в себе, довольна жизнью».

Как ты, моя доченька, умеешь держаться! Какой у тебя чудный характер для других. Но я-то знаю, что «уверена в себе» – это твоя самозащита, а твое «довольство жизнью» – твое нежелание кого-нибудь обеспокоить жалостью к себе. Я даже не знаю, по каким таким признакам догадываюсь, что тебе нелегко, что ты на некоем распутье.

Курицын глазик! Вот так и ты знаешь, когда мне нелегко. Если я вдруг ударяюсь в приобретение каких-то предметов, ты точно понимаешь – маме худо. Но теперь я ничего не приобретаю. Не из-за безденежья, а так – этим я больше себя утешить не могу. Теперь мое утешение – только исходит от тебя – твой голос, твои письма, а также исходит из литературы. Сейчас я взяла в библиотеке письма Блока. Да и мое неумение передвигаться в пространстве – тоже благо. Не суечусь, не разочаровываюсь. Читаю. Вот начиная с ноября прошлого года однажды мы выезжали к Булату на дачу (Переделкино) встречать Новый год (кончилось это сердечным приступом у Семена) и на презентацию позавчера. 2 раза за 5 месяцев были на людях. Кажется, это очень тоскливая жизнь, но ничего подобного. А если бы эта жизнь шла где-то неподалеку от вас, я считала бы ее наисчастливейшей.