Имя ветра

Я еще раз глубоко вздохнул, зажмурился и сосредоточился. И через некоторое время наконец ощутил, как меня окутывает холодная бесстрастность «каменного сердца». Дрожь улеглась.

Я открыл глаза и, словно со стороны, услышал свой голос:

– Я получил дозволение на использование симпатии, сэр.

Ректор смерил меня долгим, пристальным взглядом и, наконец, спросил:

– Что?

Я закутался в «каменное сердце», точно в успокаивающий плащ.

– Магистр Хемме дал мне такое дозволение, как явно выраженное, так и подразумеваемое.

Магистры встрепенулись, озадаченные.

Ректор явно был не в восторге.

– Извольте объясниться.

– После первой лекции я подошел к магистру Хемме и сообщил ему, что излагаемые им концепции мне уже знакомы. Он мне ответил, что мы обсудим это на следующий день.

На следующий день, явившись в аудиторию, он объявил, что я прочту лекцию, на которой должен буду продемонстрировать принципы симпатии. Осмотрев доступные мне материалы, я продемонстрировал аудитории первый пример, который дал мне мой наставник.

Это, конечно, была неправда. Как я уже упоминал, свой первый урок я получил на примере железных драбов. Это была ложь, но ложь убедительная.

Судя по выражению лиц, для магистров это было новостью. В глубине «каменного сердца» я почувствовал себя увереннее, радуясь тому, что гнев магистров вызван версией событий, которую Хемме со злости урезал.

– Это была демонстрация перед всей аудиторией? – спросил ректор прежде, чем я успел сказать что-нибудь еще. Он взглянул на Хемме, потом снова на меня.

Я притворился дурачком:

– Ну да, простейшая демонстрация. Разве это так необычно?

– Это несколько странно, – ответил он, глядя на Хемме. Я снова почувствовал, что он злится, но на этот раз гнев, похоже, был направлен не на меня.

– Я подумал, что тут, должно быть, принято таким образом доказывать, что ты овладел материалом, чтобы тебя перевели в класс для продолжающих, – сказал я с невинным видом. Снова ложь, но, опять же, убедительная.

– Что вы использовали в ходе демонстрации? – вмешался Элкса Дал.

– Восковую куклу, волос с головы Хемме и свечу. Я привел бы другой пример, но в моем распоряжении был ограниченный выбор материалов. Я подумал, что это тоже часть испытания: обойтись тем, что есть под рукой. – Я снова пожал плечами. – Я не сумел придумать другого способа продемонстрировать действие сразу всех трех законов на имеющихся материалах.

Ректор посмотрел на Хемме:

– Юноша говорит правду?

Хемме открыл было рот, словно собираясь все отрицать, потом, видно, вспомнил, что при нашем разговоре присутствовала полная аудитория студентов. И ничего не сказал.

– Да пропади вы пропадом, Хемме! – выпалил Элкса Дал. – Вы разрешили мальчишке изготовить ваше изображение, а потом притащили его сюда, обвиняя в наведении порчи?! Да вы еще дешево отделались!

– Э-лир Квоут не мог причинить ему вред одной свечой, – пробормотал Килвин. Он озадаченно смотрел на свои пальцы, как будто что-то вычислял в уме. – Не при помощи волоска и воска. Вот если бы взять кровь и глину…

– Тишина! – голос ректора был недостаточно громок, чтобы назвать это криком, однако же звучал он не менее властно. Он переглянулся с Элксой Далом и Килвином. – Квоут, ответьте на вопрос магистра Килвина.

– Я создал второе связывание, между свечой и жаровней, чтобы проиллюстрировать закон сохранения энергии.

Килвин по-прежнему смотрел на свои руки.

– С воском и волосом? – проворчал он, как будто мое объяснение не полностью его удовлетворило.

Я напустил на себя озадаченный и растерянный вид и сказал:

– Я сам не понимаю, в чем дело, сэр! Я должен был получить в лучшем случае десятипроцентную передачу. Этого не хватило бы даже на то, чтобы ошпарить магистра Хемме, я уж не говорю – причинить серьезные ожоги!

Я обернулся к Хемме.

– Я никак не хотел причинить вам вред, сэр! – сказал я самым что ни на есть покаянным тоном. – Вы должны были всего лишь почувствовать небольшое жжение и слегка вздрогнуть. Огонь был разожжен всего минут за пять до того, я и не думал, что новое пламя при десятипроцентной передаче может вас сильно обжечь!

Я даже немного ломал руки, ни дать ни взять – виноватый студент. Это было хорошее представление. Отец бы мною гордился.

– Однако же обожгло! – жестко ответил Хемме. – И где, кстати, эта чертова куколка? Я требую, чтобы вы немедленно ее вернули!

– Боюсь, не получится, сэр! Я ее уничтожил. Опасно разбрасываться подобными вещами.

Хемме уставился на меня пронзительным взглядом.

– Ну, впрочем, не важно… – пробормотал он.

Ректор вновь взял вожжи в свои руки.

– Это принципиально меняет дело. Хемме, ваши обвинения против Квоута по-прежнему в силе?

Хемме зыркнул исподлобья и ничего не ответил.

– Я голосую за то, чтобы снять оба обвинения, – сказал Арвил. Старческий голос медика несколько застал меня врасплох. – Раз Хемме поставил его перед аудиторией, значит, и дозволение дал. И какой же это малефиций, если ты сам дал ему свой волос и смотрел, как он прилепил его на голову кукле!

– Ну, я же рассчитывал, что он лучше соображает, что делает! – сказал Хемме, бросив убийственный взгляд в мою сторону.