Имя ветра

Я вздохнул. Если уйти сейчас, я еще успею на занятия в медике, но в глубине души я подозревал, что это своего рода испытание. Может быть, Элодин просто хочет удостовериться, что я неподдельно заинтересован в этом, прежде чем взять меня в ученики. В сказках так оно обычно и бывает: юноша должен доказать лесному отшельнику свою решимость, прежде чем тот примет его к себе под крылышко.

– Не ответите ли вы на несколько вопросов? – сказал я.

– Ладно, – сказал Элодин и поднял руку с загнутыми большим пальцем и мизинцем. – На три вопроса. Если обещаете после этого оставить меня в покое.

Я немного поразмыслил.

– Почему вы не хотите меня учить?

– Потому что из эдема руэ ученики выходят на редкость скверные, – резко ответил он. – Зубрить наизусть они горазды, но обучение именам требует такого уровня самоотдачи, на какую плут вроде вас обычно не способен.

Меня охватила такая ярость, что я в самом деле почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. И даже грудь и руки у меня вспыхнули. И волоски на руках встали дыбом.

Я перевел дух.

– Я весьма сожалею, что ваш опыт общения с руэ оставляет желать лучшего, – сдержанно ответил я. – Разрешите вас заверить, что…

– О боги! – с отвращением вздохнул Элодин. – Он еще и подлиза! Вам просто недостает внутреннего стержня и прочности тестикул, необходимых для того, чтобы у меня учиться.

В душе у меня вскипела горячая отповедь. Но я прикусил язык. Он нарочно пытается меня поддеть!

– Вы сказали неправду, – заметил я. – Почему вы не хотите меня учить?

– Да по той же причине, почему не хочу завести щенка! – заорал Элодин, размахивая руками, точно мужик, гоняющий ворон с поля. – Потому что вы ростом не вышли, чтобы учиться именам! Потому что глаза у вас слишком зеленые! Потому что у вас нет нужного числа пальцев! Сперва подрастите и обзаведитесь нормальными глазами, а тогда уж приходите!

Мы некоторое время смотрели друг на друга. Наконец он пожал плечами и пошел дальше.

– Ладно. Сейчас покажу почему.

Мы шли по дороге на север. Элодин шагал широко, подбирая камушки и закидывая их в лес. Он подпрыгивал, срывал листья с нависших над дорогой веток, и его магистерская мантия по-дурацки трепыхалась. В какой-то момент он остановился и застыл неподвижно почти на полчаса, пристально глядя на папоротник, медленно колышущийся на ветру.

Но я крепко держал язык за зубами. Я не спрашивал ни «куда мы идем», ни «на что вы смотрите». Я знал сто историй про юношей, которые растратили вопросы или желания впустую, оттого что ляпнули что-то не вовремя. У меня осталось два вопроса, и я был намерен задать их по делу.

В конце концов лес кончился, и проселок превратился в дорожку, ведущую через просторную лужайку к огромной усадьбе. Дом был больше артефактной, с изысканными очертаниями, красной черепичной крышей, высокими окнами, арочными дверными проемами и колоннами. Там были фонтаны, клумбы, зеленые изгороди…

Но что-то было не так. Чем ближе мы подходили к воротам, тем сильнее я сомневался, что это усадьба какого-то аристократа. Может быть, дело было в том, как выглядели сады, или в том, что кованая ограда была почти десять футов в высоту и, на мой наметанный воровской взгляд, перелезть через нее было невозможно.

Двое людей с серьезным взглядом отворили нам ворота, и мы пошли по дорожке к парадному входу. Элодин посмотрел на меня:

– Ты уже слышал про Гавань?

Я покачал головой.

– У нее есть и другие названия: Кладовка, Череповка…

Университетский сумасшедший дом.

– Какая же она огромная! Но как…

Я остановился, так и не задав вопроса.

Элодин ухмыльнулся, зная, что едва не застал меня врасплох.

– Джереми, – окликнул он высокого, плечистого человека, стоявшего у дверей, – сколько у нас сейчас постояльцев?

– В регистратуре должны знать, сэр, – неловко ответил тот.

– Ну а так, навскидку? – спросил Элодин. – Тут же все свои!

Человек пожал плечами:

– Триста двадцать? Триста пятьдесят?

Элодин постучал костяшкой по массивной деревянной двери, и Джереми кинулся ее отпирать.

– Ну а сколько еще поместится, если вдруг нужда возникнет?

– Человек сто пятьдесят – запросто, – ответил Джереми, не без труда отворяя тяжелую дверь. – А если очень понадобится, то и больше, думаю.

– Видел, Квоут? – Элодин подмигнул мне. – Мы готовы!

Вестибюль был огромным: с витражами, со сводчатыми потолками. Пол был мраморный, отполированный до зеркального блеска.

Внутри царила жутковатая тишина. Я не понимал, в чем дело. Бурунник, сумасшедший дом в Тарбеане, был во много раз меньше этого здания, и то ор там стоял, как в борделе, полном рассвирепевших кошек. Его было за милю слышно, через весь городской шум.

Элодин подошел к большому столу, у которого стояла молодая женщина.

– Эмми, а почему никто не гуляет?

Она неуверенно улыбнулась ему:

– Очень уж они сегодня расходились, сэр. Гроза, наверное, будет. – Она достала с полки журнал. – Да еще и полнолуние на носу. Знаете же, как оно бывает.

– Еще бы!

Элодин присел на корточки и принялся расшнуровывать башмаки.

– Куда Уина на этот раз дели?

Она полистала журнал:

– Второй этаж, восточное крыло, двести сорок седьмая.