Имя ветра

– Не-е-е-ет! – безнадежно, отчаянно воскликнул Уин, зажмурившись и плотней закутавшись в одеяло. Оттого что его голос звучал так тонко и сипло, его мольба была еще более душераздирающей, чем если бы он выл.

– Ладно, ладно. Оставайся тут, – мягко сказал Элодин. – Я вернусь тебя навестить.

Уин на это открыл глаза и явно разволновался.

– Только грома не приноси! – настойчиво сказал он. Он выпростал из-под одеяла тощую руку и ухватил Элодина за рубашку. – Но мне нужен кошачий свисток, синий закат и еще кости! – Он говорил очень требовательно. – Зонтичные кости.

– Принесу, принесу! – заверил его Элодин и жестом дал понять, что пора уходить. Я вышел из палаты.

Элодин затворил за нами дверь. Лицо у него было мрачное.

– Уин понимал, на что идет, когда пошел ко мне в гиллеры.

Он зашагал прочь по коридору.

– А вы не понимаете. Вы ничего не знаете про университет. Про то, чем вы рискуете. Для вас это страна фей, детская песочница! А это не так.

– Все так! – отрезал я. – Это именно песочница, и другим детишкам завидно, потому что меня взяли в игру «выпороть кнутом и выгнать из архивов», а их нет!

Элодин остановился, обернулся и посмотрел на меня:

– Ладно! Докажите, что я не прав. Докажите, что вы все продумали. Зачем университету, где меньше полутора тысяч студентов, психушка размером с королевский дворец?

Я принялся лихорадочно соображать.

– Ну, большинство студентов – из зажиточных семей, – сказал я. – Они привыкли к легкой жизни. И, когда им приходится…

– Нет-с! – бросил Элодин и зашагал дальше. – Это из-за того, чем мы занимаемся. Из-за того, на что мы натаскиваем свой разум.

– Ага, то есть арифметика и грамматика сводят людей с ума, – сказал я, сделав все, чтобы это звучало как утверждение.

Элодин остановился и распахнул настежь ближайшую дверь. В коридор вырвались панические вопли:

– …Во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!!

Через открытую дверь мне был виден молодой человек, бьющийся в кожаных путах, которыми он был привязан к кровати за руки, за ноги, за шею и поперек пояса.

– Это не от тригонометрии и не от наглядной логики, – сказал Элодин, глядя мне в глаза.

– Они во мне!!! Они во мне!!! Они во… – вопли звучали непрерывно, как бездумный ночной лай собаки, – мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во…

Элодин захлопнул дверь. Сквозь нее по-прежнему доносились слабые вопли, и все же наступившая тишина была оглушительна.

– Знаете, отчего это место называется Кладовкой? – спросил Элодин.

Я покачал головой.

– Потому что сюда попадают те, у кого в голове завелись тараканы!

Он улыбнулся безумной улыбкой и разразился жутким хохотом.

Элодин провел меня длинной чередой коридоров в другое крыло Череповки. Наконец мы свернули за угол, и я увидел кое-что новенькое: дверь, целиком изготовленную из меди.

Элодин достал из кармана ключ и отпер дверь.

– Люблю сюда зайти, когда бываю в этих местах! – небрежно сказал он, отворяя дверь. – Проверить почту, полить цветочки и так далее.

Он стянул с себя носок, завязал его узлом и подоткнул под дверь, чтобы не закрылась.

– Тут приятно побывать, но, знаете ли…

Он подергал дверь, чтобы убедиться, что она не захлопнется.

– Не хотелось бы снова…

Первое, на что я обратил внимание, – это что в комнате как-то странно себя чувствуешь. Сперва я подумал было, что она защищена от лишних звуков, как комната Альдера Уина, но, оглядевшись, я убедился, что стены и потолки здесь из голого серого камня. Потом я подумал, что, наверное, тут воздух спертый, но нет: принюхавшись, я почувствовал аромат лаванды и свежего белья. Мне словно что-то давило на уши, как будто я глубоко под водой, хотя, конечно, такого быть не могло. Я помахал рукой у себя перед носом, как если бы ждал, что тут воздух какой-то другой, гуще, что ли.

– Раздражает, ага? – я обернулся и увидел, что Элодин наблюдает за мной. – На самом деле, даже удивительно, что вы заметили. Мало кто замечает.

Эта комната была явно комфортабельней палаты Альдера Уина. Тут была кровать под балдахином, пухлый диван, пустой книжный шкаф и большой стол с несколькими стульями. А главное – широкие окна, выходящие на сады и лужайки. Снаружи был балкон, но двери, ведущей на балкон, не было.

– Вот, глядите! – сказал Элодин. Он взял стул с высокой спинкой, ухватил его обеими руками, развернулся и с размаху швырнул стул в окно. Я съежился, но вместо жуткого грохота и звона послышался лишь глухой треск дерева. И стул грудой щепок и обивки упал на пол.

– Я так, бывало, часами развлекался! – сказал Элодин, переведя дух и с любовью окинув взглядом комнату. – Золотое времечко!

Я подошел посмотреть на окна. Стекло было толще обычного, но не такое уж толстое. На вид стекло как стекло, если не считать еле заметных красноватых прожилок внутри. Я посмотрел на раму. Рама тоже была медная. Я медленно окинул комнату взглядом, всматриваясь в голые каменные стены, ощущая воздух, непривычно тяжелый. Я обратил внимание на то, что на двери изнутри нет даже ручки, не то что замка. «Кому и зачем понадобилось делать дверь литой меди? Это же труд какой!»