Имя ветра

Мало-помалу я осознавал, что все это, в сущности, не важно. В худшем случае, это просто повысит ставки на сегодняшний вечер. Амброз не сможет ничего сделать, чтобы помешать мне выступить. Он будет вынужден смотреть и слушать. Слушать, как я играю «Песнь о сэре Савиене Тралиарде», потому что теперь у меня выбора не было.

Первым выступал один из присутствующих музыкантов с «дудочками». Он играл на лютне и продемонстрировал, что умеет играть не хуже любого эдема руэ. Вторая его песня была даже лучше первой, я ее никогда еще не слышал.

Потом был перерыв минут десять, после которого на сцену вызвали спеть еще одного музыканта с «дудочками». У него была тростниковая свирель, и играл он на ней лучше, чем любой из тех, кого я слышал прежде. Потом он спел цепляющую за душу погребальную песнь в миноре. Без аккомпанемента, только высокий чистый голос певца, взлетавший и струившийся, как мелодия свирели.

Я был очень доволен, обнаружив, что здешние признанные таланты действительно так хороши, как о них рассказывают. Однако же и тревога моя усилилась в соответствующей степени. Рядом с совершенством уместно только совершенство! Если бы я еще не решил непременно исполнить именно «Песнь о сэре Савиене Тралиарде» чисто из вредности, эти два выступления окончательно бы меня убедили.

Засим последовал еще один перерыв минут пять-десять. Я осознал, что Станхион нарочно распределяет выступления так, чтобы дать слушателям возможность побродить и пошуметь между музыкальными номерами. Этот человек свое дело знал. Интересно, не был ли он прежде бродячим актером?

А потом выступил первый из сегодняшних новичков, бородатый мужчина лет тридцати. Станхион вывел его на сцену и представил публике. Он играл на флейте. Хорошо играл. Сыграл две мелодии покороче, которые я знал, и еще одну, незнакомую. Всего он выступал минут двадцать, и за все это время сделал только одну мелкую ошибку – насколько я мог слышать.

Когда отзвучали аплодисменты, флейтист остался на сцене, а Станхион пошел в зал, собирать отзывы. Мальчишка-слуга поднес флейтисту стакан воды.

Наконец Станхион снова поднялся на сцену. Зал притих. Хозяин подошел к музыканту и торжественно пожал ему руку. Лицо у бородатого вытянулось, но он заставил себя натянуто улыбнуться и кивнуть публике. Станхион проводил его со сцены и подал высокую кружку с каким-то напитком.

Следующей пробовалась на «дудочки» молодая женщина, богато одетая, с золотыми волосами. После того как Станхион ее представил, она спела арию таким звонким и чистым голосом, что я на время забыл свои тревоги, захваченный ее пением. На несколько благословенных минут я совершенно забылся и мог только слушать.

Увы, все окончилось слишком быстро. Голос умолк, оставив меня в растроганных чувствах, с легким жжением в глазах. Симмон тихонько шмыгнул носом и украдкой смахнул что-то со щеки.

Потом она спела еще одну песню, аккомпанируя себе на полуарфе. Я не сводил с нее глаз и, надо признаться, не только из-за ее музыкального дарования. Волосы у нее были как спелая пшеница. Ясную голубизну ее глаз было видно даже с моего места, с расстояния тридцати футов. У нее были гладкие руки и маленькие, изящные кисти, проворно порхавшие по струнам. А то, как она держала арфу между колен, заставляло думать о… ну, о том, о чем всякий пятнадцатилетний мальчишка думает непрестанно.

Голос ее был так же прекрасен, как и в первый раз, он трогал сердце до боли. Увы, играла она куда хуже, чем пела. На середине второй песни она взяла не те ноты, сбилась, потом выправилась и все же довела выступление до конца.

На этот раз Станхион ходил по залу куда дольше. Он сновал по всем трем ярусам «Эолиана», говоря со всеми: молодыми и старыми, музыкантами и не играющими.

Я увидел, как Амброз перехватил взгляд женщины на сцене и улыбнулся ей той своей улыбкой, которые мне казались такими грязными, а женщинам – такими чарующими. Потом он отвел глаза, рассеянно перевел взгляд на наш столик – и наши глаза встретились. Улыбка его исчезла, некоторое время мы просто смотрели друг на друга ничего не выражающими взглядами. Ни он, ни я не улыбнулись насмешливо, не произнесли беззвучно, одними губами, какой-нибудь гадости. И тем не менее вся наша тлеющая вражда в эти несколько минут вспыхнула с новой силой. Не могу точно сказать, кто из нас отвернулся первым.

Потратив почти пятнадцать минут на собирание мнений, Станхион снова поднялся на сцену. Он подошел к златовласке и пожал ей руку так же, как и предыдущему музыканту. Лицо у женщины вытянулось, так же, как и у того выступавшего. Станхион проводил ее со сцены и налил ей кружку – видимо, в утешение.

Сразу вслед за неудачницей выступил еще один признанный талант, он играл на скрипке, так же превосходно, как и те двое. Потом Станхион вывел на сцену человека постарше, как будто он тоже претендовал на дудочки. Однако же, судя по аплодисментам, этот человек был не менее популярен, чем те «таланты», что выступали до него.

Я ткнул в бок Симмона.

– Кто это? – спросил я, пока седобородый настраивал лиру.