Имя ветра

– Трепе! – шепотом ответил Симмон. – Он граф, между прочим. Все время тут выступает, уже много лет. Большой покровитель искусств. На «дудочки» он давно уже не претендует. Теперь он просто играет. Его тут все любят.

Трепе заиграл, и я сразу понял, отчего он так и не получил «дудочек». Голос у него был неровный и надтреснутый. Ритм беспорядочно плавал, и я даже не мог определить, фальшивит он или нет. Песня была явно его собственного сочинения, довольно откровенное описание личных привычек мелкого дворянина. Однако, невзирая на то что мастерства ему явно недоставало, я поневоле хохотал вместе со всем залом.

Когда он допел, его приветствовали бурными аплодисментами. Кое-кто колотил по столу и топал ногами. Станхион прямиком поднялся на сцену и пожал графу руку, но Трепе, похоже, был нисколько не разочарован. Станхион от души хлопнул его по спине и повел к стойке.

Ну, пора! Я встал и взял свою лютню.

Вилем хлопнул меня по руке, Симмон улыбнулся мне, стараясь не выдавать, что сходит с ума от беспокойства. Я молча кивнул им обоим и подошел к опустевшему месту Станхиона у конца стойки, там, где она загибалась в сторону сцены.

Я вертел в кармане серебряный талант, толстый и увесистый. Некая иррациональная часть меня желала вцепиться в него и приберечь на потом. Но я понимал, что через несколько дней один талант меня все равно не спасет. А вот с «талантовыми дудочками» я смогу зарабатывать, играя по трактирам. А если мне повезет и я сумею привлечь внимание богатого покровителя, то у меня хватит денег и на то, чтобы расквитаться с Деви, и на то, чтобы уплатить за обучение. Необходимо было рискнуть.

Станхион вразвалочку вернулся на свое место.

– Я бы выступил следующим, сэр. Если не возражаете.

Я надеялся, что выгляжу не настолько нервным, как я себя чувствовал. Ручка футляра лютни сделалась скользкой – до того ладони вспотели.

Он улыбнулся мне и кивнул:

– Да, парень, ты умеешь оценивать публику! Зал как раз созрел для грустной песни. Решил все-таки «Савиена» сыграть?

Я кивнул.

Он сел и отхлебнул из кружки.

– Ладно, тогда помаринуем их пару минут, чтобы выговорились.

Я кивнул и прислонился к стойке. Я потратил это время на бестолковые переживания о том, чего я все равно исправить не мог. Один из колков у меня на лютне разболтался – у меня не было денег, чтобы его починить. Ни одна женщина с «дудочками» на сцену пока не выходила. Я ощутил укол тревоги при мысли о том, что именно сегодня все опытные музыканты в «Эолиане» – мужчины, либо женщины, которые не знают партию Алойны.

Казалось, прошло всего несколько секунд, как Станхион встал и вопросительно вскинул бровь. Я кивнул и взял свой футляр с лютней. Футляр внезапно показался мне ужасно потертым. И мы вместе направились к лестнице.

Стоило мне поставить ногу на ступеньку, голоса в зале притихли до шепота. Одновременно с этим всякая нервозность оставила меня, выжженная вниманием публики. Со мной всегда так бывало. Вне сцены я тревожусь и потею. На сцене я спокоен, как безветренная зимняя ночь.

Станхион предложил всем рассматривать меня как очередного претендента на «дудочки». Его слова звучали успокаивающе, ритуально. Когда он указал на меня, я не услышал привычных аплодисментов – воцарилось выжидательное молчание. Я внезапно увидел себя со стороны, так, как видела меня публика. Совсем не такой нарядный, как прочие претенденты, практически оборванный. Юный, почти ребенок. Я буквально ощущал, как любопытство тянет их ко мне.

Я дал ему время разрастись: не спеша расстегнул потертый, подержанный футляр, достал потертую, подержанную лютню. Я почувствовал, как обострилось их внимание при виде этого непритязательного инструмента. Я негромко взял несколько аккордов, коснулся колков, чуть-чуть подстроил струны. Сыграл еще несколько негромких переборов, проверяя, вслушиваясь, – и кивнул самому себе.

Сцена была ярко освещена, и остальная часть зала выглядела отсюда темноватой. Подняв голову, я увидел как будто тысячу глаз. Симмона и Вилема, Станхиона у стойки, Деоха у дверей. Я увидел Амброза, следящего за мной глазами, угрожающе горящими, как тлеющие уголья, и под ложечкой у меня что-то дрогнуло.

Я перевел взгляд и увидел бородатого человека в красном, графа Трепе, пожилую пару, держащуюся за руки, хорошенькую темноглазую девушку…

Это была моя публика. Я улыбнулся им. Улыбка сделала их еще ближе, и я запел:

Могли б искать вы много долгих лет,
Но песни слаще в целом свете нет,
Чем эта – Иллиен ее сложил,
И сквозь века звучит нам звонкий глас певца,
О том, как встретил Савиен Алойну,
И застучали вместе их сердца…

Я услышал, как по толпе прокатился ропот. Те, кто знал эту песню, вполголоса восклицали про себя, те, кто не знал, спрашивали соседей, в чем дело.

Я положил руки на струны, возвращая себе их внимание. Зал затих, и я заиграл.