Имя ветра

К этому времени вокруг собралось уже довольно много зевак. Они улыбались и хохотали над устроенным Амброзом представлением. Амброз, довольный успехом, принялся раскланиваться.

– Ну, все вместе! – вскричал он, вскинув руки, словно дирижер оркестра, размахивая моей лютней, словно дирижерской палочкой.

Я сделал еще шаг.

– Отдай, не то я тебя убью.

В тот момент я говорил это совершенно серьезно.

Все снова притихли. Видя, что добиться от меня желаемого эффекта не удастся, Амброз напустил на себя небрежный вид.

– У некоторых совершенно нет чувства юмора! – со вздохом сказал он. – На, лови!

Он бросил лютню мне. Но лютни не созданы для того, чтобы их кидать. Инструмент неуклюже перекувырнулся в воздухе, и, когда я попытался его схватить, я схватил пустоту. Был Амброз жесток или просто неловок – мне это совершенно безразлично. Моя лютня грянулась о камни корпусом вниз. Раздался треск.

Этот треск напомнил мне тот ужасный звук, что издала отцовская лютня, раздавленная моим телом в чумазом тарбеанском проулке. Я наклонился, чтобы ее подобрать, и она застонала, точно раненое животное. Амброз слегка обернулся, взглянул в мою сторону, и я увидел у него на лице проблеск усмешки.

Я открыл рот, чтобы завыть, заорать, проклясть Амброза. Но из груди у меня вырвалось нечто иное, слово, которого я не знал и не мог запомнить.

После этого я уже ничего не слышал, кроме воя ветра. Ветер ворвался во дворик внезапно налетевшей бурей. Стоявшая неподалеку карета поехала по мостовой вбок, лошади испуганно вздыбились. У кого-то из рук вырвались листы с нотами и промелькнули мимо, будто некая странная молния. Я был вынужден сделать шаг вперед. Все пошатнулись. Все, кроме Амброза, – тот покатился по земле, словно пораженный рукой Господней.

Потом все стихло. Бумаги опускались на землю, кружа, словно осенние листья. Люди ошеломленно озирались, растрепанные и растерзанные. Некоторые с трудом сохраняли равновесие, пытаясь противостоять буре, которой уже не было.

Горло у меня саднило. Лютня была разбита.

Амброз, пошатываясь, поднялся на ноги. Он как-то неловко держал руку, из-под волос у него струилась кровь. Дикий, смятенный, перепуганный взгляд, который он на меня бросил, доставил мне небольшое удовлетворение. А что будет, если крикнуть на него снова? Может, опять налетит ветер? А может, он провалится сквозь землю?

Я услышал визг испуганной лошади. Из «Эолиана» и других домов, выходивших во дворик, повалил народ. Музыканты растерянно озирались, все заговорили одновременно:

– …Это было?

– …Ноты все разлетелись! Помоги собрать, пока они…

– …Это сделал! Вон тот, с рыжими…

– …Демон! Демон ветра и…

Я озирался в немой растерянности, пока Вилем с Симмоном не утащили меня прочь.

– Мы не знали, куда его вести, – сказал Симмон Килвину.

– А ну-ка, повторите все сначала, – спокойно сказал Килвин. – Но на этот раз кто-нибудь один.

Он указал на Вилема.

– Постарайся излагать связно.

Мы были в кабинете Килвина. Дверь была закрыта, занавески задернуты. Вилем принялся объяснять, что произошло. Он все больше частил и постепенно перешел на сиарский. Килвин все кивал, лицо у него было задумчивое. Симмон внимательно слушал, время от времени вставляя пару слов.

Я сидел рядом, на табурете. В голове клубилось смятение и недосформулированные вопросы. Горло у меня саднило. Тело устало и было переполнено скисшим возбуждением. И посреди всего этого, глубоко в центре моей груди, какая-то часть меня пылала гневом, точно раскаленный докрасна уголь из горна. А снаружи меня окружало онемение и бесчувствие, как будто меня залили десятидюймовым слоем воска. Никакого Квоута не было, было лишь смятение, гнев и окутавшее их бесчувствие. Я был словно воробушек в бурю, не в силах найти надежную ветку, за которую можно было бы уцепиться. Я все летел и летел, кувыркаясь, не в силах управлять своим полетом.

Вилем как раз заканчивал свой рассказ, когда в комнату вошел Элодин, без стука и без разрешения. Вилем умолк. Я удостоил магистра имен беглого взгляда и снова уставился на разбитую лютню. Вертя ее в руках, я поранил палец острой щепкой и теперь тупо смотрел, как кровь набирается в царапине и капает на пол.

Элодин остановился напротив меня, не давая себе труда заговорить с кем-то еще.

– Квоут!

– Господин магистр, с ним что-то не так! – сказал Симмон. Голос у него сделался пронзительным от волнения. – Он весь как онемел. Не говорит ни слова.

Я слышал его слова, понимал, что они что-то значат, я даже знал значения этих слов. Но я не мог извлечь из них никакого смысла.

– По-моему, он головой ударился, – сказал Вилем. – Он смотрит, а глаза пустые. Как у собаки.

– Квоут! – повторил Элодин. Видя, что я не отвечаю и не отрываю глаз от лютни, он аккуратно взял меня за подбородок и заставил приподнять голову и посмотреть ему в глаза. – Квоут…

Я моргнул.

Он смотрел на меня. Его черные глаза отчасти вернули мне равновесие. Заставили бушующую внутри бурю немного улечься.

– Аэрлевседи, – сказал он. – Повтори!

– Что-что? – переспросил Симмон откуда-то издалека. – «Ветер»?