Имя ветра

– Аэрлевседи, – терпеливо повторил Элодин, не отрывая черных глаз от моего лица.

– Аэрлевседи, – тупо повторил я.

Элодин ненадолго прикрыл глаза, спокойно, будто пытался уловить далекую мелодию, принесенную ласковым ветром. Потеряв из виду его взгляд, я начал уплывать прочь. Я снова посмотрел на разбитую лютню, которую держал в руках, но прежде, чем я успел отвести взгляд, Элодин опять поймал меня за подбородок и заставил поднять голову.

Его глаза встретились с моими. Онемение растаяло, но буря у меня в голове бушевала по-прежнему. И тут взгляд Элодина изменился. Он перестал смотреть на меня, он заглянул внутрь меня. Иначе я это никак описать не могу. Он заглянул в глубь меня, не в глаза, а через глаза. Его взгляд вошел в меня и надежно угнездился в груди, как будто Элодин сунул в меня обе руки, нащупывая форму моих легких, биение сердца, жар гнева, очертания бури, что грохотала во мне.

Он подался вперед, коснулся губами моего уха. Я почувствовал его дыхание. Он заговорил… и буря стихла. Я нашел, куда приземлиться.

Есть такая игра, все дети пробуют в нее играть рано или поздно. Раскидываешь руки и долго-долго крутишься на месте, глядя, как все вокруг расплывается. Сперва ты теряешь ориентацию, но, если крутиться достаточно долго, мир снова обретает очертания, и голова уже не кружится, пока крутишься, наблюдая, как расплывается все вокруг.

А потом ты останавливаешься, и мир вновь делается таким, как раньше. И вот тут-то головокружение поражает тебя, точно удар грома: все вокруг дергается, плывет, валится набок.

Вот что произошло, когда Элодин остановил бурю у меня в голове. У меня вдруг ужасно закружилась голова, я вскрикнул и вскинул руки, чтобы не завалиться вбок, вверх, внутрь себя. Я почувствовал, как чьи-то руки подхватили меня, ноги у меня запутались в табурете, и я едва не упал на пол.

Ощущение было пугающее, но это прошло. К тому времени как я оправился, Элодина уже не было.

Глава 85 Руки против меня

Симмон с Вилемом отвели меня в мою комнатку у Анкера. Там я рухнул на кровать и провел восемнадцать часов за дверью сна. На следующий день, проснувшись, я чувствовал себя на удивление хорошо, с учетом того, что спал я одетым и мой мочевой пузырь раздулся, похоже, до размеров дыни.

Удача мне улыбнулась, дав достаточно времени, чтобы поесть и умыться, прежде чем меня отыскал один из посыльных Джеймисона. Меня требовали в Дом магистров. Через полчаса мне следовало быть «на рогах».

Мы с Амброзом стояли перед столом магистров. Амброз предъявил мне обвинение в малефиции или наведении порчи. Я же в ответ обвинил его в воровстве, уничтожении собственности и поведении, неподобающем члену арканума. После своего предыдущего пребывания «на рогах» я ознакомился с «Рерум кодексом», сводом официальных правил университета. Я перечитал его дважды, чтобы точно знать, что и как тут принято. Теперь я знал эти правила как свои пять пальцев.

Увы, это означало, что я прекрасно понимал, как я влип. Обвинение в малефиции – это очень серьезно. Если меня признают виновным в преднамеренном причинении вреда Амброзу, меня высекут и исключат из университета.

А вред я Амброзу причинил, тут сомневаться не приходилось. Он был в синяках и прихрамывал. На лбу у него красовалась ярко-красная ссадина. Рука у него была на перевязи, но тут я был практически уверен, что Амброз ее нацепил сам, для пущего эффекта.

Беда в том, что я представления не имел, что, собственно, произошло. Я не успел ни с кем поговорить. Не успел даже поблагодарить Элодина за то, что он помог мне накануне в мастерской Килвина.

Магистры предоставили нам обоим возможность высказаться. Амброз вел себя идеально – то есть говорил чрезвычайно вежливо, если говорил вообще. Через некоторое время я начал подозревать, что его медлительность вызвана лошадиной дозой обезболивающего. Судя по его остекленевшему взгляду, я предположил, что это был лауданум.

– Давайте рассмотрим обвинения в порядке их серьезности, – сказал ректор, когда мы оба изложили свою точку зрения.

Магистр Хемме вскинул руку, и ректор кивнул, предлагая ему высказаться.

– Перед тем как проголосовать, следует сократить лишние обвинения, – сказал Хемме. – Жалобы э-лира Квоута избыточны. Нельзя обвинить студента сразу и в похищении, и в уничтожении одного и того же имущества. Либо одно, либо другое.

– Почему вы так полагаете, господин магистр? – вежливо осведомился я.

– Воровство предполагает завладение чужой собственностью, – рассудительным тоном ответил Хемме. – Как можно владеть тем, что ты уничтожил? Одно из двух обвинений следует снять.

Ректор посмотрел на меня:

– Э-лир Квоут, желаете ли вы снять одно из ваших обвинений?

– Нет, сэр.

– Тогда предлагаю проголосовать за снятие обвинения в воровстве, – сказал Хемме.

Ректор бросил взгляд на Хемме, молчаливо упрекая его за то, что высказался без очереди, и снова обернулся ко мне:

– Упорство перед лицом разума непохвально, господин э-лир, а магистр Хемме выдвинул вполне убедительный аргумент.