Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

В тот же вечер Вийон постучал в дверь маленькой клетушки на чердаке доходного дома, выстроенного на мосту Нотр-Дам. Принадлежал этот дом столетней бордель-маман Бернардетте, известной тем, что некогда она весьма разумно использовала свои прелести для умножения богатства и имущества. Однако, когда настигло ее безжалостное время, а красоты ее стали пугать даже пьяных сельских парней, она купила старую развалюху, которую на парижских улицах прозвали Домом галисийки. А потом быстро превратила его в дом свиданий и воровскую малину, где находили приют вахлаки и висельники и где они могли не только в безопасности обговаривать свои планы, но и найти сладкое забытье в объятиях уличных девиц.

Именно тут Вийон и спрятал Жанетт Ля Петит, маленькую шельмовку, которая в мыслях преподобного прелата сходила за резвейшую из лошадок в упряжке Господа. Девушка была ходячим доказательством отступничества священника. У поэта не было сомнений, что известие о святом отце, который пользуется услугами молодых шлюх, не произведет никакого впечатления, вызвав разве что злые ухмылки на лицах плебеев и купеческих слуг. Поскольку какой же парижский священник не покупал за деньги прелестей веселых девиц? А в лупанарии и бордели ходили не только подмастерья и своевольные жаки, но и ректоры, цеховые мастера и члены городского совета. Но вот клеймо, которое в гордыне своей выжег прелат де Ноай на заднице Жанетт, наверняка бы возбудило интерес как светских судов, так и Святого Официума, поскольку порождало подозрения в использовании колдовства и отдавании почестей дьяволу. Поскольку – размышлял Вийон в совершенном согласии с аристотелевской логикой – священник мог выжечь клеймо на ягодицах девушки, постольку же мог он одаривать святотатственными поцелуями ее срамные места. А отсюда – всего шаг к целованию задницы черного козла.

Двери в комнатку, где он приказал укрыться малышке Жанетт, были заперты наглухо. Вийон некоторое время стучал, потом, потеряв терпение, принялся бить и пинать в деревянную дверь. Однако никто ему не открыл, а из-за старых, пообвытершихся досок двери не доносилось ни единого звука.

Черт подери, куда она могла запропаститься?! Ведь он приказал ей сидеть в норе у Галисийки как мышь под метлой, опасаясь, чтобы девица не попала в когти ловкого и хитроумного кошака, каким, несомненно, был прелат де Ноай.

Вийон не стал больше молотить в дверь, чтобы не привлекать внимания. К тому же, старая потаскуха Галисийка оберегала покой и порядок, как добропорядочная матрона – девство своей доченьки. Смысл в этом был, поскольку если бы дом ее вдруг ославился пьяными скандалами и дебошами, то быстро привлек бы интерес стражников Шатле и перестал бы быть спокойной пристанью для кораблей, освобожденных от цепей закона и морали.

Вийон прошел в конец галереи. Отыскал лестницу, быстро и осторожно взобрался трескучими ступенями на наклонную двухскатную крышу, покрытую обомшелым гонтом.

Окошко в комнатку Жанетт находилось у самого козырька крыши, под помостом, заставленным кучами бочек и мешков, что дожидались погрузки в портах Сен-Ландри[105] и Нотр-Дам; помост был застроен двумя рядами блоков с «журавлями», чьи конструкции ограничивали и без того узкий проход. Потому действовать Вийону было никак не проще, чем протягивать верблюда сквозь игольное ушко, но, к счастью, подгнившая крыша тут треснула и дощечки еще весной, в дождевую пору, уплыли в канаву. Потому Вийон ухватился за стропила, балансируя всем телом, спустился вниз по стене и с трудом нашел опору для ног на широкой горизонтальной балке под окном, что упиралась в стену, слепленную не только из глины, но и из сечки, смешанной с отрубями.

Окно было заперто. Вийон ругался, морочился с упрямой фрамугой, держась левой рукой за торчащие над улицей стропила. Наконец, в отчаянии выхватил кинжал, всунул чинкуэду в щель, поддел изо всех сил, чувствуя, что еще миг – и слетит вниз, а его несчастные останки удобрят парижские канавы. И тут защелка с треском поддалась – Вийон попросту выломал ее из трухлявого дерева.

Окно отворилось. Поэт проскользнул в маленькую комнатушку на последнем этаже, столь низкую, что он почти касался головой толстых балок потолка. По углам развевалась позабытая паутина, а от подгнивших досок пола тянуло влагой.

Вийон осмотрелся, ища взглядом Жанетт Ля Петит – или хотя бы какой-нибудь след, что указал бы, где ее можно найти. И конечно, если потаскушка вышла за вином и сыром, хорошо бы устроить ей сюрприз и поприветствовать в отворенных дверях комнаты, показывая – пусть и слишком нарочито, – что не сумеет она никуда укрыться от своего приятеля.

Вийон ошибался. Жанетт находилась в комнате, в дверь которой он безрезультатно молотил кулаками, пытаясь войти. Маленькая тринадцатилетняя шлюшка лежала на постели с широко распахнутыми, как у снулой рыбы, глазами. Мертвая, одеревеневшая и холодная. Убийца, похоже, настиг ее во время сна, поскольку одежда ее не была порвана и нигде в комнате Вийон не заметил следов драки.