– Ты не знаешь, сын мой, что тут происходит… – тихий шепот священника проскользнул сквозь решетку словно змея. – Скажу тебе правду. Знаю, где пребывают женщины, о которых ты говоришь. Скажу тебе все, но только когда ты спасешь меня, честной мой человече. Потому что я в сетях диавольских, рядом с которыми последнее искушение Христа покажется невинными играми. Спаси меня, молю! Прошу! И узнаешь все, что захочешь узнать, отдам тебе все золото и все, чем владею.
Эти последние слова прелат проговорил, уже почти рыдая. Вийон почувствовал боль в колене, какая-то деревянная заусеница уколола его столь же сильно, как терние, извлеченное из мученической короны Христа.
– И как же мне тебя спасать? – спросил он. – От кого? Я не экзорцист, не ученый монах, а тут понадобится доктор Церкви, а не убогий бакалавр. Кто-то еще подозревает, что ты забавляешься с девками? Говори прямо, в чем дело, поп!
– Молю, не так громко! – голос монаха был преисполнен боли и страдания. – Не кричи в церкви, а не то ОН все услышит и покарает меня!
– Какой такой «он»?! Кто? Что? – вопрошал Вийон, сбитый – вернее сказать, сметенный – с толку словами священника.
Прелат стукнул в стенку исповедальни. А потом вскочил на ноги, вывалился из дверок, побежал в сторону хора, стремясь смешаться с толпой верных…
Вийон не позволил ему этого сделать. Встал на пути священника, словно стены Иерихонские на пути израилитов, ухватился за рукав сутаны, но поп ловко вывернулся у него из рук. А потом в один миг склонился перед поэтом и низко ему поклонился в пол.
Вийон ошалел, прелат же Ноай повел вокруг безумным взглядом.
– Молитесь, се – человек благословенный! – крикнул, указывая на поэта. – Слушайте его песни. Вот сеятель вышел сеять!
Вийон чуть было не выругался. В ноги ему кинулась толстая старуха, плямкая беззубым ртом молитвы, словно жуя утреннюю тюрю. За ней пал на колени высохший старец в порванной тунике и сбившихся шерстяных шоссах, открывающих худые трясущиеся ноги. Потом, словно за благословением святого, принялись падать в ноги и другие толстые, вонючие плебеи и плебейки. Вийон вдруг оказался в самом центре толпы прихожан, которые отделили его от убегающего священника.
– Хватит уже, хватит на сегодня, милые мои овечки! – кричал он, оделяя их знаком креста и раздавая благословения купно с тумаками. – Вы что же, хотите при жизни сделать из меня святого? Повырывать члены, чтобы поместить их в изукрашенные лари в сей славной парафии?! Говорю вам, им лучше оставаться при моем теле! Хватит, говорю вам, милые мои!
Он с трудом вырвался из круга людей, которые преклоняли пред ним колени, словно перед самой Богородицей. А какой девой мог быть Вийон, учитывая хотя бы тот факт, что девство свое он потерял в пятнадцатую весну своей жизни? Он рванулся туда, где исчез священник, продираясь сквозь кричащих, молящихся и коленопреклоненных людей, расталкивая селян и мещан, осматриваясь в поисках черных одежд прелата. Вздрогнул, когда где-то подле хоров промелькнула его стройная, словно из святых образов вынутая, фигура. Что было духу бросился туда, топчась по ногам молящихся, споткнулся, чуть было не свалился на пол, вскочил с колен, но когда добрался до хоров, священник исчез в толпе, словно рыба в толще вод. Вийон задержался у возвышения пресвитерия[102]
, где люди сотнями складывали тесаные деревянные кресты. Хотел спросить у кого-нибудь, куда пошел прелат. Ухватил за плечо низкого толстячка в кожаном чепце – тот как раз тащил на плече огромный дубовый крест, и спросил его, не видал ли тот поблизости Раймона де Ноая, но мужчина лишь покачал головой. Когда же он открыл рот, Вийон не увидал языка – незнакомец был нем, словно памятники ангелов вокруг незаконченного алтаря, а может, и глух как старый пень. Поэт понял, что, блуждая словно слепец вокруг пресвитерия, он наткнулся на своего двойника – немого; оттого выпустил руку бедняги, невольно поклонился ему да так уже и остался: в одиночестве, неприкаянный среди молящейся толпы. В последней вспышке озарения увидел еще запертый железной дверкой амбит – дворик за хорами. Однако, нажав на ручку, почувствовал, что дверь не поддается – она была закрыта, надежно скрывая тайну прелата де Ноая. А вместе с этим – и судьбы обеих несчастных потаскушек из Вийоновой стайки.3. Паломничество нищих
Плебания прихода Святого Лаврентия была укреплена, словно королевский замок. Двухэтажный каменный дом прижимался к абсиде церкви и был окружен высокой стеной. Прелат, похоже, ожидал нашествия гуннов, венгров, визиготов, бургундцев и всех парижских содомитов вместе взятых, если уж увенчал верх стены кирпичными ребрами, а на все окна поставил решетки и солидные, окованные ставни.