Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

Вийон терпеливо кружил вокруг строения. Глаз его, искусный в воровском промысле, высматривал дыру в крыше или неприкрытое окно – хоть какую-то щель, пусть и самую маленькую, сквозь которую можно было бы проскользнуть внутрь. Увы, ворота и стена тесно смыкались вокруг плебании, словно пояс верности вокруг naturalia принцессы. Но даже это было не самое большое препятствие для ночной вылазки. Стена была высокая, но через нее можно перелезть по веревке или приставив лестницу. Однако все здание окружено было людьми, что стояли тут, молились, произнося негромко святые слова, или пели святые гимны и псалмы. Приближался вечер, а площадка перед воротами и улицы вокруг усадебки священника все никак не пустели. Когда одни веряне уходили, другие занимали их место. Вийон завязал разговор с несколькими старухами и вскоре узнал, что плебанию здешний люд считает святым местом, где даже, мол, случаются чудесные исцеления, с небес сходят ангелы, утешая страждущих, а собравшиеся под стенами люди не чувствуют голода и боли. Перед воротами, что вели на подворье дома прелата, случались сцены, которые заставляли привыкшего к разврату и любовным наслаждениям Вийона размышлять о мирской тщете. И даже задуматься о том, не стала ли тропа его жизни тернистой дорогой смертного греха, а не – как он сам себе говорил – фонарем, при помощи которого Диоген искал истинного человека. Подле ворот, ведущих в плебанию, горел немалый костер, в который приходящие из боковых улочек мещане и селяне бросали предметы, связанные с развратом и грехом. Падали в пламя украшения с дамских чепцов, уппеланды, куртки, пошитые из бархата и атласа, чудесные оборки и кружева с платьев. Прислужники и челядь бросали в костер игровые столики, карты и кости, горели там даже свитки и книги, среди коих, видимо, имелись и списки святотатственного «Il Decamerone» или стихов Петрарки.

Глядя на мистерию, устроенную в честь прелата мещанами Тампля, Вийон почувствовал, что преисполняется отчаяния, так как можно было даже не мечтать о том, чтобы пробраться в плебанию на глазах у сотен верных прихожан.

Поэт как раз стоял перед пылающим костром, когда вдруг почувствовал прикосновение – отнюдь не ангельское, хотя и легкое, умелое и почти неощутимое. Однако это не была десница Господа, гладящая его по голове. Говоря же коротко, кто-то подбирался к его кошелю старым парижским способом, пытаясь обрезать ремешки, на которых тот висел.

Вийон не стал играть в доброго самаритянина – грубо ухватил руку, что ползла к кошелю, дернул, потянул вора за собой в угол между стеной плебании и старым сараем, относящимся уже к следующей усадьбе. И только тогда взглянул насмешливо на неумеху, который дал поймать себя на горячем.

Карманника, которого он схватил, нельзя было назвать приличным варнаком. Был это мальчишка, щенок, слишком рано оторванный от сиськи матери-суки, слишком молодой, чтобы стать убийцей и грабителем, но слишком взрослый, чтобы зарабатывать на жизнь нищенствованием, как ребенок. Не выглядел он уркаганом: было в нем три-четыре фута роста, на голове – растрепанные лохмы темных волос, голубые глазенки ребенка, который изо всех сил притворяется нахальным хулиганом. Возраст его непросто было определить, как частенько случалось с простым людом и плебсом. Мог он быть и семилеткой-переростком, а мог оказаться отроком лет двенадцати, невзирая на утлую фигуру.

– Ты, пацан, что, с быка на темечко свалился? – сказал Вийон без упрека и даже с интересом. – Среди бела дня в открытую режешь кошели? Под домом благочестивого священника? – и он презрительно чвиркнул слюной в сторону плебании. – Тебе что, вши умишко сожрали? Увидь кто тебя, кланялся бы ты уже палачу в Шатле и сплясал бы на веревке как вынь да положь.

– Да у вас так кошель хорошо свисал, – пробормотал малой. Не опускал взгляда, старался играть крутого пацана, но поэт чувствовал, как он дрожит. – Сам святой Лаврентий[103] шепнул мне: вот, Кроше, чудесная возможность. Не станешь нынче проводить ночь в норе, но проведешь ее в корчме с девками.

– Встреться ты не со мной – провел бы ночку со страппадо[104], за компанию имея палача да присяжного. Выжали бы тебя как старую онучу, пацан. Благодари святого Лаврентия, что попытался ты это сделать с нужным человеком.

– А я знаю вас. Вы – Вийон. Я читал ваши стихи.

– Умеешь читать? Ну надо же, я наткнулся на бакалавра. Но извини, не стану болтать с тобой о Горации или Овидии. События, благодаря которым мы повстречались, не имели ничего общего с поэзией – только с жизнью в этом славном городе. Потому поболтаем о делах.

– О делах? – малой аж покраснел. – Господин Вийон, я некоторое время шел за вами. Знаю, что интересует вас плебания. Я чувствую, что хотите вы туда войти, проникнуть да ощипать попика как каплуна…