А потом, когда Вийон отпустил его руку, парень ухватил гвоздь, воткнутый в распятие, рывком высвободил его и прыгнул на Ангелина, целясь прямо в глаз…
На этот раз Вийон не шутил. Поймал парня за загривок, отшвырнул на стену, ударил башкой о вертикальную балку: раз, другой и третий, а потом стал бить кулаком. Кроше завыл, заскулил, скорчился, будто шавка под батогом, свернулся в клубок, пока поэт пинал его, попадая кожаным носком сапога по зубам, в живот, в бок, а потом – когда парень сумел повернуться спиной – и по спине.
– Ты успокоился? – спросил вор ледяным голосом.
Кроше выл и хныкал, держась за окровавленное лицо. Из рассеченной губы и разбитого носа капали крупные капли крови.
– Похоже, сынок, ты доигрался, – вздохнул Вийон. – Чти отца и мать своих. И познай гнев отцовской руки…
– Да-а-а, я твой сын, – парень шепелявил – не понять, то ли из-за крови, текущей из носа и губ, то ли оттого, что Вийон в родительском запале выбил ему пару зубов, – но сын, которого ты никогда не хотел иметь. Хочешь знать, как оно было? Родился я из плода, завязавшегося в лоне шлюхи Кольтьер Ля Жанетт от твоего семени. Плода, который моя мать сбросила при помощи ведьмы Кураж, а та кинула его – еще живого – в нору под старым дубом на кладбище Невинноубиенных. Но я выжил, Вийон. Воспитался в той норе, поедая остатки трупов и задушенных детей. Вырос как язва из твоего семени, как недоношенный сын великого поэта.
Вийон смотрел на мальца, так широко распахнув глаза, что в них поместился бы и собор. Некоторое время он молчал, потом покачал головой.
– Горазд ты врать, будто сам королевский прокурор, – скривился он при воспоминании о конской башке, которую нашел в норе паренька. – И, черт тебя побери вместе с рогами и копытами, встань, наконец, с пола! Мы должны идти!
– Куда? – парень зыркал на него словно дикий зверь. – Куда ты собираешься пойти, Вийон? На виселицу?
– В плебанию. Встретиться со священником.
Кроше рассмеялся – кроваво и болезненно.
– Чтобы войти в дом прелата, должно произойти чудо. Полагаешь, что если не зарезал немого, то святой Петр осенит тебя духом истины? Или ослепит на миг тех дураков, которые высматривают священника, как сорока блестяшки?
– В парижских кварталах случаются чудеса, которые заставили бы остолбенеть и самого святого отца, – сказал Вийон. – А как завсегдатай Труандье и улицы Свободных Мещан, я знаю многих магов чудодейственных исцелений.
9. Чудотворцы
– Это как же? – спросил Ренье, прозванный Обрубком. – Мне идти побираться под приход Святого Лаврентия вместе с Колином де Кайеном, Сухим Хвостом и Бернаром Длинноногим, чтобы вымолить себе малость у местных уверовавших дурачков?
– Нет, милсдарь, – рассмеялся Вийон. – Мне нужно чудо, а ты, черт побери, сумеешь устроить его лучше, чем все чудеса в Конквесе и Компостелло. Или Ними узнает, что ты сделал в Великую Пятницу с его шлюхой… А ты ведь помнишь, как он любит свой товар?
– Боюсь, что в ангелы и святые кандидат из меня плоховат.
– Я не прошу звезд с неба, Ренье, – пожал плечами Вийон. – Хватит и того, что ты отправишься под дом прелата и сделаешь то, что делаешь каждый вечер на Дворе Чудес. Просто выздоровеешь и обратишь на себя внимание простецов. И всё.
10. Чудеса в приходе Святого Лаврентия
Тем же вечером странный хоровод бедолаг, оборванцев да нищебродов появился перед самыми воротами прихода Святого Лаврентия. Длинной цепочкой тянулись туда слепые, хромые, горбатые да прокаженные, глухие и увечные, искусанные бешеными собаками и угрызаемые волчьими клыками бедности; одержимые нескончаемо выкрикивали молитвы, а еще были среди них обмотанные цепями – эти каялись в убийствах, разных преступлениях и грехах. Паралитики ехали на возочках; были здесь и больные язвами, покрытые болячками, большая часть из которых стала результатом не смертельной болезни, а ловкого использования муки, гипса и животной крови. Дальше в печальном хороводе оборванцев двигались трясущиеся неудачники, страдающие болезнью святого Лея, страдающие от Сен-Аква, а также мучимые болячками святого Клементина – то есть водянкой и свербежом, а еще жертвы войны, выставляющие напоказ обрубки рук и ног, хромающие на деревянных протезах, влекомые и ведомые детьми, собаками и сотоварищами по несчастью.
Воры милосердия привлекали повсеместное внимание. Заглушали молитвы и псалмы паломников своими стонами, нижайшими просьбами, криками безумцев, стуком костылей по парижской мостовой.
– Ради милосердия Господа, Царя Славы, – кричал и нарекал хромающий во главе процессии Ренье, – подайте динар иль другой какой грошик!
– Верные христиане и набожные почитатели Господа Единого, – рыдал Колин де Кайен, покрытый язвами, с выкрученной рукой и кривой ногой. – Во имя наивысшей Принцессы Небесной, Царицы Ангелов, Богоматери нашей, допоможите лишней денюжкой несчастному калеке, рукой Господней покаранному…