Имитация науки. Полемические заметки

«В Модерне траектории жизни человека стали определяться не ритуальными формами и аскриптивными нормами, а диалектическим единством власти абстрактных институтов и личных заслуг человека» (с. 273).

Модерн – это, как следует понимать, иное название капитализма. Мы сейчас живем как раз при этом общественном строе, так что можем не понаслышке судить о том, насколько наша судьба (траектория жизни) зависит от наших личных заслуг. Снижение в последние годы уровня жизни тружеников, в том числе и тех, кто занимается умственным трудом, – вовсе не следствие того, что мы стали работать меньше и хуже, а результат действия объективных законов периферийного капитализма. Нет тут никакого диалектического единства «абстрактных институтов» и «личных заслуг», а есть господство слепых сил капиталистического развития. На с. 67–68 утверждается следующее:

«Специфику социальной интеграции общества Модерна <…> можно определить как выстраивание институтов и смыслов социального действия вокруг детерминирующего их суверенного ядра, находящегося в каждом субъекте».

Совершенно фантастическая картина! Автор фактически заявляет, что не личность формируется под влиянием общества, а общество приспосабливается к особенностям личности, к ее «суверенному ядру». Чистой воды социологический солипсизм.

Ключевое понятие всей теоретической конструкции А. А. Иванова – субъективность. Читатель вправе ожидать, что автор даст ему какое-то определение. Пусть рабочее, пусть предварительное, но все-таки как-то проясняющее смысл понятия. Потом, в ходе рассуждений, его можно уточнить и развить. Однако читательские ожидания оказываются обманутыми. Нигде в тексте не говорится о том, что такое субъективность по существу. На с. 20 делается лишь заявление такого рода:

«Собственно субъективность находится в месте <…> разрыва между репрезентируемым и нерепрезентируемым».

Но это высказывание ничего не проясняет, а заводит вопрос в густой туман. Диссертация, смею напомнить, посвящена репрезентации субъективности, а эта последняя оказывается чем-то таким, что находится в месте разрыва между репрезентируемым и нерепрезентируемым. Как возможно репрезентировать то, что находится в таком специфическом месте? Понять это столь же непросто, как разобраться в догмате о троице.

Но это не единственная трудность, возникающая у читателя, который добросовестно стремится уяснить содержание диссертации. Другая трудность связана с тем, что в некоторые понятия автор вкладывает смысл, отличный от общепринятого. Например, в понятие «гетерогенный». В словарях слово «гетерогенный» трактуется как неоднородный, многосоставной. Антоним – гомогенный. У А. А. Иванова гетерогенный – суверенный, обладающий способностью

«к ассимиляции с рутинными формами взаимодействия, с процессами производства продуктов и воспроизводства жизни» (с. 67).

Мало того, что здесь допущена грамматическая ошибка[408], само по себе понимание гетерогенности как суверенности – целиком и полностью продукт воображения автора. На с. 74 понятие гетерогенности употреблено в таком же смысле. Но в другом месте автор, ссылаясь на Ж. Батая, определяет гетерогенность как сакральность (с. 54), но при этом ничем не обосновывает правомерность столь субъективного словоупотребления. Возьмем другое часто используемое А. А. Ивановым слово – «сингулярный». Оно означает, как нам о том сообщают словари, единственный. Противоположность – множественный. В диссертации же в качестве антонима сингулярности выступает всеобщность (с. 20, 31, 77, 218). Но всеобщее, согласно общепринятому представлению, – это одна из категорий в триаде единичное – особенное – всеобщее.

Не так уж безупречно обстоит в диссертации дело и с собственно лингвистическими сюжетами. Например, утверждается, что

«дискурс образует уровень взаимодействия, расположенный между мышлением и языком» (с. 19).