Императив. Беседы в Лясках

— По Збручу, но это часть, которая была раньше Восточной Галицией — для нас, а для вас — Западной. Но там, конечно, могла быть создана более автономная область.

— Польское общество могло это воспринять?

— Думаю, что в то время нет. Я не историк, но, боюсь, что после Первой мировой войны экзальтация, оживление национальных чувств были свойственны всем. И поляки, которые мечтали о великой Польше, боюсь, не могли бы согласиться на то, что в Польше меньшинства будут пользоваться таким суверенитетом, как могли бы. Надо было сделать то же с литовцами.

— Почему в Белоруссии фактически не было национально-освободительного движения ни в 30-е, ни в 40-е годы уже против Советского Союза?

— Боюсь, что там просто элиты сильно полонизировались, а после Второй мировой войны они были изгнаны, и белорусы остались совсем без элиты. А у них всплеск национального движения произошел в 1920-е годы: язык, традиции… А потом просто осталась пустыня.

— Это в том числе связано с тем, что Белоруссия, наверное, больше приближена к Литве и к литовской культуре, имеет с ней более близкую историю, чем Украина?

— Да, конечно. Ну и она, конечно, совсем небольшая страна.

Польские режиссеры

[]

— Теперь давайте поговорим о великих режиссерах польского кино. Почему так получилось, что, фактически, полтора поколения — это сплошь великие режиссеры, которых не было в соседних странах — в Чехии, например, и в других странах?

— Ну, в других странах… В Чехии были великие, но они тоже эмигрировали.

— Вы имеете в виду Милоша Формана[31], Ивана Пассера? Но Форман состоялся уже больше на Западе.

— Да, правда, но просто и условия у нас были другие, гораздо больше свободы, об этом тоже не надо забывать, что в пространстве свободы можно было быть в Польше режиссером, а в Чехии, даже в Венгрии, было очень трудно.

— Но в Венгрии были режиссеры.

— Но при этом венгерское кино, великолепное кино, было абсолютно элитарным. Оно никогда не пользовалось большим успехом. А у нас наоборот, власть очень боялась кино, потому что оно пользовалось популярностью, успехом. Картины Вайды, мои картины — они имели огромного зрителя.

— Гофман?

— Ну и Гофман, конечно. И без этого наше кино было бы более подконтрольным, но они не хотели потерять того, что зритель приносил.

— А Кесьлевский состоялся как режиссер в основном в совместных фильмах с западными странами?

— Да, но он уже в свободной Польше был признан мастером, в коммунистические времена его еще недооценивали.

— А Полански состоялся на Западе?

— Он уехал на Запад и потом снимал уже там. Гомулка его раскритиковал во время какого-то заседания ЦК.

— И он сделал то, чего не сделали другие — уехал.

— Да, но его не изгнали, просто первый секретарь партии ругал его на заседании Центрального комитета, а Полански после этого почувствовал, что для него здесь начнутся ограничения. И в то же время эти нападки коммунистов ему очень помогли — он получил много призов, остался на Западе и уже там продолжал снимать.

— А польское массовое кино, такое как «Ва-банк» Махульского?

— Но это было снято во время коммунистического режима, такие очень популярные комедии, легкие, кроме Махульского был еще, например Станислав Барея[32]. Но и они работали против системы, это тоже было удивительно.

^{С Кшиштофом Кесьлёвским, 1995 г.}

— Такого рода фильмы были невозможны в Советском Союзе.

— Да, это правда, там даже чиновники — они легко интегрировались в систему. А в Польше под конец уже никто не интегрировался. Даже партийные не верили в эту систему.

^{Дружеская беседа: А. Вайда, К. Занусси и др., 1993 г.}

— Но они играли эту роль.

— Играли, но, знаете, человек по-другому играет, если не верит.

— То есть это была разрешенная фронда?

— Разрешенная не по доброй воле. Просто не было выхода — власть иначе не могла существовать, потому что других не было. Верящих уже давно не было.