Императив. Беседы в Лясках

— Да. Но Гавел — это такой редкий пример, он и политик незабываемый, и деятель культуры незабываемый — писатель, философ, политический деятель.

— Насколько это морально для деятеля культуры — поставить на себе крест как на деятеле культуры и уйти в политику настолько глубоко, как он?

— Это всегда личный вопрос, потому что у нас у всех есть периоды более творческой жизни и менее. Я об этом писал статью сегодня. Я даже слишком краткой ее сделал, жаль, что больше там не сказал, но это не важно. А вопрос этот тоже меня касался, насколько мне практично видеть себя сторонником правительства, особенно учитывая, что меня хотели сделать дипломатическим спецпредставителем.

— Но вы от дипломатии не отказались?

— На самом деле отказался, это было официально известно, так что это не сплетни и не тайна, что правительство 10 лет тому назад мне предлагало быть польским послом в Москве. Я тогда колебался: с одной стороны, хотелось, с другой — не хотелось. И получил от бывшего министра иностранных дел и моего друга Бартошевского (был такой у нас деятель, удивительная личность, очень интересные книги оставил) хороший совет. Когда я с ним советовался, что мне сделать: поехать — это авантюра в таком важном министерстве, в таком важном посольстве быть послом… И хотя из России шли тогда хорошие сигналы, он мне сказал: вы больше потеряете, чем ваша Родина будет иметь от этого пользы. И я тогда понял, что это на самом деле такая игра, и решил, что я останусь режиссером, а не буду дипломатом.

— Но если говорить не о вас, а говорить о деятелях культуры вообще, насколько путь в политику — правильный для них?

— Это правильно, если человек исчерпал свой талант. В Южной Америке есть несколько выдающихся писателей, которые работали дипломатами или стали политиками.

— Варгас Льоса баллотировался в президенты, но, к счастью, не стал им.

— Да. К счастью для литературы. Хотя, может быть, страна что-то и потеряла. Так что здесь нет какого-то регулярного принципа, потому что талант тоже может исчерпаться. И есть много писателей, много талантливых людей, которые в определенный момент своего развития остановились, отошли, отбросили творчество.

— В Чехии состоялась люстрация?

— Очень ограниченно, но состоялась.

— А это был плюс или минус для общества?

— Плюс, конечно. Но хотелось бы, чтобы она была более глубокой, но это в Чехии было невозможно, потому что там число людей, которые поддерживали прошлую систему, было огромным. Люстрация — это, знаете, должна быть в первую очередь декоммунизация. И она у них произошла на самом деле лучше, чем в Польше. В Польше люстрация была, а декоммунизации настоящей не было. Не было никакого однозначного закона об этом.

— Это заслуга Гавела или нет?

— Да, для чехов, конечно. Я слышал, что это в большой степени именно его заслуга, что там трансформация прошла мирным путем.

^{С Вацлавом Гавелом, 1995 г.}

— Вы думаете, он останется в истории Чехии как герой?

— Я на это надеюсь. Ну, у чехов сейчас многое повернулось по-другому. Особенно это касается того президента, который у них сегодня, он, если смотреть на стереотип чехов и этой страны, не помогает создать имидж страны, а портит его.

— Дальше за Чехией идет Венгрия, где власть совсем, с моей точки зрения, далека от идеала.

— Да, но это нормально.

— Почему в стране с такими колоссальными культурными традициями, в интеллигентной стране оказался такой руководитель? Ведь даже в советское время Яношу Кадару, чтобы о нем не говорили, в значительной степени удавалось сдерживать давление Советского Союза, и Венгрия развивалась.

— Развивалась до какой-то степени. Все-таки он убил несколько человек в 1956-м. Имре Надь — это его личная жертва, так что он таким уж невинным не был.

— Я говорю не о вине, а о том, что ему удавалось противодействовать давлению Советского Союза в значительной степени.