Императив. Беседы в Лясках

— Но при этом народу разрешали это смотреть, фильмы не закрывались.

— Иногда закрывались, но закрытых картин было немного. Были ограничения: делай так. Но когда картины Вайды показывали, нельзя было в газетах объявлять, что они в прокате, просто ставили три звездочки и время показа, не указывая, какая будет картина.

— Был ли какой-то моральный запрет на тесные контакты с Советским Союзом?

— Нет. Тесные контакты — надо определить, что это значит. Картины совместного производства почти никто не делал. Кармелевич сделал уже в свободной Польше картину с Россией по рассказу Конрада Коженёвского[33] о сосланных. Не очень хорошая картина.

— А Форт уехал в советское время? Почему он уехал?

— Да потому, что считал, что поднимает голову антисемитизм. Он был диктатором в нашем кино, и против него поднялась такая спонтанная волна ненависти…

— В каком смысле?

— Знаете, он имел доступ к власти, и он решал судьбу многих.

— В 50-е годы?

— Даже в 60-е он имел столько власти. Он в 1968–1969-м уехал, а до того времени он решал, кто будет делать картины, какая будет смета и так далее.

— То есть он, фактически, бежал из-за близости к власти?

— В каком-то смысле да. И еще потому, что был евреем.

^{На съемках фильма «Жизнь за жизнь», 1991 г.}

— Два противоположных фактора сыграли?

— Да.

— Еще раз про Советский Союз. Например, Анна Герман, которая пела много по-русски и выступала в СССР, или Барбара Брыльска…

— Ну, Брыльска не была очень известной, может быть, ее стали узнавать после «Фараона» Кавалеровича. Она не была звездой в Польше, как в России, тогда в Советском Союзе.

— Но здесь это не воспринималось как предательство?

— Нет. Это было допустимым, мы радовались… Беата Тышкевич тогда играла у Кончаловского…

— Но она играла у Кончаловского все-таки, который был не совсем советским режиссером.

— Ну конечно, но все-таки аристократ с аристократкой…

— То есть это и в Советском Союзе воспринималось по-другому?

— Конечно.

Чехия, Венгрия — культура и политика

[]

— Давайте поговорим о Чехии. Мне кажется, что это единственная из бывших соцстран, которая получила в президенты деятеля культуры, который был знаковым и который не побоялся сделать резкие шаги.

— Ну, у Гавела была очень ограничена власть.

— Но он многого добился.

— Добился, конечно, но, с другой стороны, это стало его вечным несчастьем, что он был последним президентом Чехословакии. И несмотря на то что демократическое большинство хотело сохранить Чехословакию, именно за его спиной политики разделили страну. Мне кажется, это было не на пользу будущему страны, она стала слабее.

— Безусловно, но ему удалось смягчить удар тем, что это было мирное расставание.

— Конечно, разделение было мирным.

— И я думаю, что это его личная заслуга.

— Да, абсолютно в этом есть его заслуга, и вообще, его даже сегодня там любят. Знаете, политики любят сниматься вместе с артистами. Артисты тоже любят сниматься с политиками. Но спустя годы политиков, видимо, очень быстро забывают. Скажем, нашего премьер-министра шестидесятых годов никто не помнит. Как говорят: а кто помнит, кто был министром культуры во времена Бальзака? Это не важно.

— Во время Дрюона все помнят, кто был министром культуры. И во время Мальро[34].

— Потому что Мальро добился имени как писатель, а не как политик.

— Он фактически создал министерство культуры Франции в том виде, в котором оно сейчас существует.

— Да, конечно. И дома культуры создал по всей Франции, которые все потом попали в руки левых. И там зародилась революция против де Голля, который был много лет руководителем Мальро.

— Но это судьба французов: все время левые приходят пожинать успехи правых.